Котофеев любил сметану.
Любил так искренно, так нежно, как способен любить со всей безумной неистовостью только отвергнутый поэт. Сметана не отвечала Котофееву взаимностью. Холодным, безразличным комком она проваливалась в его урчащее от наслаждения брюхо, наполняя все человеческие чресла порабощающим блаженством. Вульгарно и жадно пресытившись объектом вожделения, Котофеев запирал строптивую пленницу в холодильнике, чтобы завтра восстановить её запасы и вновь отдаться порочному чувству.

Первой заподозрила неладное продавщица из молочной лавки Надежда, когда Котофеев не появился у неё в одиннадцать ноль-ноль, как по обыкновению. Не пришёл завсегдатай ни на второй, ни на третий день. Надежда, уверенная в регулярном, бесперебойном сбыте товара, и специально приобретшая по случаю солидную партию контрафактной сметаны, забила тревогу. Предприятию грозило банкротство. Перед ней встал критический вопрос: куда теперь девать восемьдесят килограмм просроченной продукции, взятой под реализацию?

Закоченевший труп Котофеева лежал на полу перед распахнутым холодильником.
Одной рукой он сжимал за шкирку кота Тихона, другой треснувшую банку с остатками сметаны. Очевидно, Котофеев застал свою избранницу с другим в самый кульминационный момент, завязалась борьба, но сердце несчастного не выдержало, и он скончался на месте.
— Хм. Нет повести печальнее на свете…, — с расстановкой пробормотал молодой участковый инспектор Виталик, в планшете которого, вместе с бланками для протоколов лежал потисканный томик Вильяма Шекспира, в котором не хватало восемь последних страниц.

— Ну?
— Что «ну»?
— Пульманы полтора часа сидят в столовой. Я уже не знаю чем и как им зубы заговаривать. Ты приготовишь этого грёбанного гуся когда-нибудь или нет?!
— Я не умею.
— Но ты очень постараешься, — Бэзил схватил Вики за шею.
— Убери свои грабли, — одной рукой Вики закрыла Бэзилу рот, другой воткнула вилку ему в правую ногу.
— М-м!!!
— Что там у вас? Вам помочь?
— Нет-нет. Небольшая заминка с гусем. Как насчёт бутербродов?
— Отлично!
— Отнеси гостям выпить, идиот! — Вики провернула вилку и резко выдернула её.
Бэзил выпучил глаза, но промолчал, сцепив зубы. Взял всученную ему женой бутылку и поковылял к гостям.
— Аперитив!
— О! Джин от Джина! Ха-ха-ха!
— Я Бэзил.
— В самом деле?
— Это не джин, это водка.
— Вот как?
— Не «вот как», а водка! Сейчас будут бутерброды, — из кухни донеслись звуки бьющейся посуды: — Я надеюсь.
— Благодарим, но нам пора. Мы с супругой ещё должны зайти к Миллерам, они приглашали на баварские сардельки. Так что…
— Как?
— Всего хорошего. До свидания.
Картинно раскланявшись, чета Пульманов скрылась в сумерках.
Бэзил упал.
Вошла Вики с подносом:
— А где?…
— Они предпочли нашего гуся Миллеровским сарделькам.
— С капустой?
— Очевидно. Чёрт бы побрал все эти..., — простонал Бэзил.
— Поешь. Правда, бутерброды не получились. Хлеба нет. Но зато есть замечательный вишнёвый джем.
— Ты издеваешься? Вишнёвый?
— Вишнёвый.
— Давай. А-а-а!!!
Вики покрутила вилку уже в левой ноге Бэзила:
— Ну? Кто ты?
— Бэ-эзил я, Бэ-э-эзил…!!!

попугай и кошка
плачут у окошка…

Оказывается у животных страсти кипят не менее, а может быть и более, чем у таких недоразвитых существ, как люди.

https://www.youtube.com/watch?v=qaFmw0SqJI4

«Первым я пристрелил хозяина, когда его обезьяний силуэт возник в проёме двери. Мадам «башмачник» с воплями прибежала на шум и легла рядом. Троих ребятишек я прикончил в их койках. Одного на кухне. А самого проворного, вернее проворную (это была девчонка, наверное Либи), я ухлопал уже во дворе, когда она пыталась убежать. Так и валяется там в луже.
Таким образом, с удовлетворением докладываю, что с последним семейством оборотней-вампиров, заставлявшим трепетать от ужаса всё графство, покончено. Осталось только вынуть из их туш серебряные пули (два соверена за штуку), собрать тела в кучу и предать огню. Жаль, не доглядел я за несчастным Люком. Навряд ли мне удастся найти его, скорее всего он уже разделан, засолен и спрятан в каком-нибудь людоедском тайнике.
По прибытии в город тут же отправляю это письмо Вам, Ваша Светлость.
Имуществом и живностью душегубов, полагаю, займутся Ваши представители.
P.S.
Гонорар ожидаю по известному адресу.
Искренне Ваш...»…
— Что за чёрт? Что здесь произошло?!
— Люк? Дружище! Ты живой!
— Я в порядке, спал, как сурок. Пошёл готовить лошадь, а тут…
— Слава Создателю! Я истребил осиное гнездо, теперь в этих благочестивых краях вновь воцарится мир и спокойствие. Помоги с телами и поедем в город. Необходимо срочно отослать депешу графу.
— Осиное гнездо?… Вы что, сударь, спятили? Вы их всех убили?!
— Что с тобой, Люк?
— Так это Вы? Вы? А-а!!!
Ополоумевший Люк с криками бросился наружу, но, споткнувшись о маленькую Либи, упал. Я с проворством тигра настиг его и пустил ему пулю в затылок. Скорее всего твари покусали беднягу, и он поневоле стал одним из них. Но теперь всё позади.
Только сейчас я заметил, как же сильно хотелось есть. Ведь я так и не притронулся ни к гусю, ни к вину, поскольку они наверняка были пропитаны сонным снадобьем. Но кухня теперь была в моём распоряжении и я мог сам позаботиться о себе. А подкрепиться перед выездом было просто необходимо, учитывая пережитые мной ночные треволнения. Я повертел в руках острый, как бритва цирюльника, кухонный тесак, оставленный на разделочной доске.
— Интересно всё-таки, кто из них Либи, Биби, Доби, Моби? А кто Ёби? Хм…
В окно было видно, как над холмами и лесом, от края до края, озарив небесный купол, взошла радуга.

Дождь застал нас в дороге. Неумолимо настигающие тучи всё-таки настигли и обрушили своё сырое негодование. Мой возница предложил свернуть и переждать непогоду на постоялом дворе, который, как он сказал, всего в полумиле от основного тракта. Выбирать особо не приходилось, так как до города было ещё далеко, да и поездка на безрессорной телеге весьма располагала к временной остановке.
Когда мы подъехали к воротам с вывеской «Весёлый башмачник», ливень разошёлся не на шутку, а молнии били сквозь тучи в землю так, словно и вправду разгневанный Зевс решил покарать взбунтовавшееся против Олимпа человечество.
Невысокий коренастый хозяин с маленькими колючими мышиными глазками провёл нас внутрь. Ни видом, ни повадками он никак не напоминал ни весёлого, ни башмачника. Голова его в полосатом водевильном колпаке, ввиду отсутствия шеи, сидящая прямо на покатых плечах, с неким подобием улыбки оглядела промокших гостей.
— Моя жена и дети, — он указал рукой на круглую женщину и пять разногабаритных фигур, стоявших в ряд у стены: — Вы наши первые и единственные посетители на сегодня.
— Неудивительно, — сказал я, снимая плащ и шляпу: — Учитывая, что ваша гостиница находится вдали от дороги и не обозначена на карте.
— Давайте одежду, сударь, я просушу её у камина, — засуетилась хозяйка: — А ты, любезный друг, — обратилась она к мужу: — Помоги тележнику пристроить лошадь.
Любезный друг снял со стены большой кухонный тесак, провёл по лезвию пальцем, довольно цокнул и вышел на улицу.
— Либи и Биби покажут Вам комнату, Доби, Моби и Ёби соберут ужин.
Трое детей скрылись на кухне, а двое (очевидно Либи и Биби), ухватив меня за рукава, потащили вверх по лестнице.

Только я растянулся на узкой кровати и вдохнул запах навоза, как в двери появилась маленькая кудрявая мордашка с пальцем в носу:
— Вы будете кушать здесь или спуститесь?
— Пожалуй спущусь.

Ужин оказался довольно приличный. Передо мной лежал жареный труп гуся, гора зелёного лука, сыр, смердящий ношеными носками, круглая булка овсяного хлеба, тарелка с мочёными грушами и кувшин вина, в котором неплохим брассом нарезала круги зелёная муха. Вдоль стола выстроилось семейство «Весёлого башмачника» с нетерпением ожидавшее моей трапезы.
— А что же Люк? — спросил я.
— Кто это?
— Тот здоровяк, что привёз меня сюда.
Хозяин с хозяйкой переглянулись.
— Он сыт, — ответил хозяин.
— И отдыхает, — добавила хозяйка.
Детишки противно захихикали.
— В таком случае, может быть Вы разделите со мной этот кувшин?
— Э-э…
— Муж не пьёт!
— Колики, — подтвердил муж.
— Вот что, пожалуй я пойду спать.
— Ну, возьмите с собой хотя бы вино. Не обижайте нас, сударь.
— Вино это дело. Да, и не будите меня рано.
— Ну, что Вы! Покойтесь сколько душе угодно! Мы всегда рады любому постояльцу.
— Вы знаете, — я встал и посмотрел прямо в злые чёрные немигающие бусинки: — Я просто счастлив, что в это суровое ненастье попал именно в ваш дом. Спокойной ночи.
Взял кувшин, поднялся в свою комнату.
Вино, конечно, я пить не стал. Я приготовил револьвер, вытянулся на жёсткой постели, потушил коптящую лампу и стал ждать.

«Сейчас сложно сказать, но так или иначе судьба забросила меня в архив Киностудии имени Горького, в городе-герое Москва. Мне необходимо было найти киноплёнку с записью переговоров Ульянова Владимира Ильича с представителем германского генерального штаба Альфредом фон Шниффеном тысяча девятьсот семнадцатого года.
На удивление запись нашлась, под номером девятнадцать тридцать четыре. Правда без звукового сопровождения. Для её расшифровки понадобился специалист чтения по губам. Сейчас его называют липридер, тогда — губошлёп. Но более удивительнее явилось то, что рядом лежала катушка под номером девятнадцать тридцать пять. Вот эта катушка и привлекла моё внимание.
Это оказался кусок, удалённый фрагмент из художественного фильма тысяча девятьсот семьдесят седьмого года под пронзительным названием: «Усатый нянь». Не стоит объяснять, как взбудоражило моё воображение то, что могло находиться в бобине с таким названием. И пусть гриф «Совершенно Секретно», без срока давности, наложен суровой печатью на это, я считаю своим долгом опубликовать отрывок, открывающий человечеству глаза на великую тайну.
Храни вас Бог.
И остерегайтесь выходить на болота в ночное время, когда силы зла действуют безраздельно».

автор монографии неизвестен
приложенное к записке видео:

https://www.youtube.com/watch?v=VFX4ePT9P2M

— Нет, она вовсе не красива. Собачьи глаза, глубоко посаженные в квадратную маленькую голову, лягушачий рот, нос практически не заметен, брови сами по себе привлекательны, но в общем придают лицу нелепейшее выражение статичного удивления. Фигурка, скрытая всё закрывающим платьем, миниатюрная. Едва выступающая грудь под кружевным жабо; пышный бант на юбке визуально компенсирует отсутствующий зад. Ноги, очевидно, не лишены кривизны, но это не портит общее впечатление, и при её лёгкой косолапости придаёт даже некое детское очарование. Голос не раздражает. Мелкие острые пальчики на руках весьма ухожены и не производят неприятное впечатление. Пышные каштановые волосы аккуратно уложены на затылке плетёным колечком и два завитка, как бы небрежно забытые, два завитка, спускающиеся возле крохотных ушек…, два завитка, манящие и вместе с тем невозможные, похотливо щекочущие её короткую белую шею… Короче говоря, я и сам не заметил, как сделал ей предложение. Она, разумеется, проквакала, что согласна, тут же наскочили её дяди, тёти и прочие пращуры, и вот, мой друг, я женюсь! Проклятые завитки! Ну, да ничего теперь не поделаешь. Прощай, холостая жизнь. Я, собственно, и зашёл пригласить тебя на свадьбу. В эту пятницу жду. М-да… И всё-таки одно обстоятельство меня беспокоит: наследство она получит только через два года, в день своего двадцатипятилетия, так завещал её старый таракан, сыгравший в ящик. Что ж, уф-ф, два года это ведь, если подумать, не так и много, верно? Как-нибудь. Всего хорошего. В пятницу непременно жду! Жду...

https://www.youtube.com/watch?v=KrVvcby-4ag

— Никогда! Слышите? Ни-ког-да!
— Тише, прошу Вас. Родители не отстанут от нас, раз они решили. Так давайте просто сделаем это.
— Но я не люблю Вас!
— И я Вас.
— Как это?
— По правде сказать, прошу простить великодушно, лицо мне Ваше напоминает афедрон.
— Что? Тоже мне! Аполлон Бельведерский! Каланча кривоногая!
— Вот и славно. Сочетаемся и будем жить, как жили, только уже в спокойствии. Занимайтесь и дальше своими куклами и цветочками, а я уеду в Лондон.
— В Лондон? Я тоже хочу!
— Эм…
— Если бы Вы знали, Гилберт, как мне опостылела эта скучная сельская жизнь!
— Хорошо, Луиза, поговорим об этом после свадьбы. Значит, договорились?
— Договорились.
— Тогда я полез обратно в окно, а то неровен час Ваш папаша меня тут застукает, скоро рассвет. Всего наилучшего.
— Постойте, Гилберт! А что такое афедрон?
— Уф… это по-эллински означает… эм… лунный свет.
— Как мило. Осторожно!
— А!
— Гилберт! Гилберт! Вы живы?
— М-м… Да… только… только афедрон ушиб…

до свадьбы заживёт

— Не верьте этим олухам, своим учителям, которые твердят, что окружающий нас мир ограничен нашим прудом, и что за его пределами тьма, пустота и бескрайний холод. Нет. Там! За ним! За ним текут реки, которые впадают в солёные моря, которые образуют необъятные океаны, в которых водятся неведанные нам рыбы. Огромные, как остров, которые могут дышать над водой и пускают из головы фонтаны, есть кровожадные и беспощадные, пожирающие всё на своём пути, есть удивительные, раздувающиеся, как пузырь, и есть плоские, как лист кувшинки, есть прозрачные, а есть изумительных цветов, таких, каких красок нигде не встретишь вокруг. Эти дальние миры скрыты от нас, но и над ними есть безводное пространство. Там — царство мёртвых. Туда отправляются тела и души погибших рыб. Там они болтаются на крюках, жарятся на сковородах, варятся в кипящей воде; там обитают могущественные существа, властители смерти, они следят за нами день и ночь и ждут когда придёт время, чтобы прибрать нас в свои бездонные пасти. Мало кому удавалось вернуться с того света. Но дед моего деда побывал в запределье и вернулся, и рассказал всё, что видел и пережил, моему деду, а мой дед мне, а я вам. Запомните же и передайте своим внукам, что не всегда жирный червячок, вдруг оказавшийся у вас на пути, насытит вас, он может насытить кого-то и вами!
— А-а!!! — мальки бросились в рассыпную, толкая друг друга, прочь.
— Ну, ты, старый хрыч, совсем детей перепугал. Я и сам в сотый раз слушаю — мороз по чешуе, — подплыл Ёрш.
Пескарь чуть наклонился на бок.
Бульк!
Из-под его хвостового плавника выскочил пузырик и стремительно помчался вверх, туда, где светило солнце, где начиналась граница непостижимого мироздания.

Он шёл по длинному светлому коридору, неслышно ступая по красной ковровой дорожке. Шёл словно зачарованный ритмами шаманской музыки, доносившейся из-за огромной двустворчатой резной двери. Ритмы перемешивались с воплями и визгами отвратительного, безумного, пугающего веселья. Бежать нет сил. Он должен войти в дверь, покорно, как кролик в пасть удава. Дверь распахнулась сама. Мерцающие огни повсюду. Люди в звериных масках и пёстрых костюмах. Большие и маленькие, взявшись за руки, они ведут свой сумасшедший танец поклонения вокруг увешенного безобразными идолами дерева. Рядом с деревом главный, очевидно шаман. Это он выстукивает вводящий в транс ритм огромным посохом. Возле него высокий стул без спинки. Внезапно всё смолкает, шаман указывает посохом на вошедшего. Круг зверо-людей расступается, пропуская к стулу. Алтарь. И Он должен взойти на него. Уродливые звери подпрыгивают и хохочут, хлопают в ладоши, подталкивают жертву, хватают под руки…
— А-А!!! — Семён вскочил на постели. Пот градом стекал по искорёженному ужасом лицу.
— М-р, опять? — промурлыкала не открывая глаз Люся.
— А?
— Опять новогодний утренник приснился?
— Да… Ты спи. Спи, — Семён слушал успокаивающееся биение сердца, утёрся подушкой.
— Сплю я. Сплю, — Люся чмокнула губами, повернулась на другой бок: — Идиот.
Семён вынул из-под матраса картонную маску зайца и на цыпочках вышел из комнаты.