И догнать бредущую в беспамятстве дорогу,
И вернуть на место землю, как заведено,
Покажите чудо, чтобы видно было многим,
Как перевоплощается в кровь твоё вино

— Стоп! Стоп! Сколько можно говорить! Как Вас там…
— Нюша.
— Не смотрите в камеру, Нюша! Вообще не поворачивайтесь к оператору своим лицом.
— Но, как же тогда зритель оценит мою мимическую игру?
— Зритель оценит то, что надо. Не смотри в камеру. И перестань зевать! Дубль восемь. Мотор! Так. Не спеша. Пошёл мажордом. Объявляет прибытие герцога. Принцесса в панике. В панике принцесса! В камеру не смотрит. Умница. Смотрит на мажордома. Стягивает с него рейтузы. В камеру не смотрит.
— А вот и я!
— Герцог, рано! Вон пошёл! Рейтузы пошли. В камеру не смотрим. Нормально. Повернулась! Не смотреть в камеру! Не  зевать! Откуда в шестнадцатом веке трусы в горошек? Убью костюмера! Вторая камера крупный план. Стоп! Стоп!
— Я не смотрела в камеру!
— Что за прыщи у неё на жопе?! Лёлик! Где Лёлик?! Гримёр, мать твою так! Откуда прыщи? Замажь, запудри, убери!
— Момент, Ксан Ксаныч, момент!
— Мотор! Мажордом работай! Принцесса! Уберите гондольера с заднего плана! Стоп! Нюша!
— Ну, не смотрела я в камеру…
— Вы сценарий читали?
— Очень.
— Что Вы делаете?
— Отдаюсь мажордому.
— Похоже, что он отдаётся Вам! Мы снимаем полнометражное порно на широкий экран. «Тайна, покрытая раком». Раком, понимаете? А вы что тут за урок физкультуры?
— А чё он щипается?
— Всё, я устал… Реально заебало… Не могу…
— Ну, соберись, Лёша.
— От неё рыбой пахнет.
— Нельзя ли побыстрее? Мне в семь часов дочку из садика забирать. А правда у меня классные сиськи?
— Мотор! Вторая камера! Лёша. Лёша соберись! Лёша… Стоп! Уберите этого импотента!
— А вот и я!
— На хуй пошёл!
— Как? Опять?
— Долго мне ещё на раскоряку стоять? Дует.
— Ксан Ксаныч…
— Да что же это такое?!!! Тебе чего?
— Кульков ещё пол-литра за аренду требует.
— М-м-м…
— Апчхи! Ну, всё. Кажется, я простыла…
— Ксан Ксаныч, плёнка кончилась. Давайте на телефон снимем, как все?
— Господи, с кем приходится работать…
— Я вот тут в сцене со служанкой, кое-что переписал.
— Мажордом ушёл.
— Хрен с ним. Общие планы есть, а на крупных мы вот гондольера доснимаем.
— Так он с гондольером ушёл, со служанкой и мамой герцога.
— Ну, чё там? Уже полшестого! Апчхи!
— Эх, говорил мне Константин Сергеевич, снимай, Саша, классику. Беспроигрышный вариант…
— А вот и я!

Толстяк вышел из летнего кафе и не спеша направился к парку, заложив руки за спину, сверкая лакированными башмаками невероятных размеров.
— Идём, — Поль стиснул ладошку Кло, потащил за собой.
— Мы целый день следим за ним. Зачем? Я устала.
— Тихо!
Они перебегали зигзагами от дерева к дереву, следуя за толстяком в котелке, оставаясь незамеченными.
— Сейчас он свернёт на аллею и пойдёт к пруду.
— Ну и что?
— Тихо!
Толстяк протёр лоб платком, свернул к пруду. Прячась за кустами Поль и Кло двигались, пригнувшись, параллельно. Толстяк остановился у пруда, огляделся.
— Тихо!
— Да я итак молчу!
— Смотри.
Толстяк долго созерцал воду. Тяжело дышал. Чесал в штанах. Протирал лысину, приподнимая котелок. Сморкался в огромный платок. Кряхтел.
— Ну?
— Ты, что, не понимаешь?
— Что я должна понимать?
— Это не человек. Это – тюлень!
Кло внимательно посмотрела на толстяка, потом на выпученные глаза Поля:
— Отпусти мою руку.
— Смотри же.
— Мне больно, пусти!
— Куда же ты?
Кло встала и устремилась прочь, выдав их местоположение.
— И никогда не звони мне больше!
— Кло!
— Баран…
Фигурка Кло скрылась.
— Динь-динь-динь!
Поль обернулся. Толстяк стоял рядом, покачивая жирными пальцами колокольчик у своей физиономии. Мерзкая улыбка головы-задницы расплылась, закрывая щеками маленькие блестящие глазки.
— Динь-динь-динь! – повторил толстяк в тон колокольчику, затем сложил его во внутренний карман и, заложив руки за спину, отправился обратно по аллее от пруда.
— Я знаю, что ты тюлень! – крикнул ему вслед Поль, утирая выступившие слёзы.
— Динь-динь-динь, — отозвался, не оборачиваясь, толстяк.

— Ну, возьми же трубку, сука! – орал в таксофон Поль.
— Абонент отключен или находится вне зоны действия сети, — в который раз сообщил приятный женский голос с бельгийским акцентом. 

— Давай колись, Сутулый, а то я по всей деревне и области растрезвоню, как тебя на игрушечную пульку поймал!
— Ну, ты зверь, Петрович…
— Кому Петрович, а кому и гражданин капитан…
— Ладно, короче. Явку с повинной мне оформишь?
— А как же! И бабу голую, и пиво, и шашлыки. Колись, Сутулый, не доводи до греха! Нет? Ну, мне домой пора. Завтра отправлю тебя в район, пусть там тобой Трофимов занимается. И пульку к протоколу приложу…
— Эх… Твоя взяла, начальник. Значится так. Ну, чёрт попутал! В субботу после бани принял, тут Лохматый пришёл, а Натали моя аккурат к тёще в Развилки на выходные с детьми отчалила. Ну, пообедали, не хватило. Пошли к Потапу, у Потапа всегда же есть. Потап, гнида, нету, говорит. Лохматый говорит: как это нету? А вот так, говорит, нету! Ну, как так нету? Да нету! Как нету? Нету! Тут и меня задело. Потап, говорю, как это нету? А вот так, говорит мне Потап, нету! А морда наглая, пьяная. Нету, говорит. Как это нету? Это я у Лохматого спрашиваю. Вот так и нету, разводит руками Лохматый. Как это нету? удивляется Потап и достаёт ящик городской, «Пшеничной».
— Ты мне зубы не заговаривай, Сутулый. Ты дело говори.
— Так я и говорю. Выпили маленько. Айда к Степану, говорит Потап, лодку у него возьмём, и судака ловить будем. Пошли судаков ловить. Степана тревожить не стали, лодку отвязали и к фонтану, что недавно у клуба отстроили, на вёслах. Вот вы думаете на кой ляд нам фонтан? спрашивает Потап. А это, там судаки водятся, отвечает Потап. Никодим Иваныч, ну исполком наш, специально отстроил, чтобы свежего судака себе к столу. Доскребли по асфальту до фонтана. Там Пончик с Сиропчиком. Прицепом. Залезли с лодкой, Лохматый и отключился. Упал за борт. Мы с Потапом его часа два искали. Нашли. Судака так и не поймали. Потап говорит, что это Лохматый всю рыбу распугал. А что лодку Степана утопили, так заплачу я. Как премия квартальная будет, так сразу. Я ему так и сказал. Чего он ноет.
— Так… Ты повремени, Сутулый. Ты чего-то не то…
— Ну, наделал я в этот фонтан по малому! Что ж меня теперь, под статью? В спину мне стрелять? На, стреляй! Всех не перестреляешь!
— Да погоди ты с судаками своими! Ты чего удирал-то от меня?
— А как не удирать, Петрович, то есть, гражданин капитан? После того случая, когда сват к тебе приезжал и вы с ним с весела пошли «банду брать», весь посёлок по кураям гоняли, палили, Зинкино сельпо на штурм как «Зимний» брали. Я как тебя с пистолетом увидел, так и сиганул в переулок. А ещё кричишь: «Руки вверх!». Мне второй раз каким-то там Шустрым Билли быть неохота.
— Ты что врёшь-то! Это, когда это я по кураям гонял?
— Ну, когда… я же говорю, когда сват из Сипельникова к тебе приезжал. Вы с ним неделю, хкм, христосовались.
— Ага…. Ты, вот что… Ты иди, Сутулый. Иди, покуда.
— А…
— А пулька у меня полежит, и протокол тоже. И учти, разговор ещё не окончен. Ступай, гражданин Сутулый. Наташке привет передавай. Ты не обижай её.
— Да ладно…

Шлёмов запер за Сутулым дверь. Смутные воспоминания начали проступать в его голове, подобно приобретающим очертания фотоснимкам в озарённой красным светом проявочной комнате. Шлёмов подошёл к сейфу, трясущимися руками открыл.  На пол вывалилось несколько красненьких и синеньких бумажных пачек с профилем Владимира Ильича Ленина.
— М-м-м, — Шлёмов закрыл лицо ладонями, сел на стул, на котором не так давно давал судачные показания Сутулый: — Шустрый Билли… Эх! – стукнул он кулаком по столу.
— Сергей Петрович, не будете ли столь беспредельно любезны, если это конечно Вас не затруднит, угостить страждущего папироской? А если можно, то и двумя?
— Что? – Шлёмов поднял голову, в окне на него смотрела светившаяся перманентным похмельем улыбающаяся физиономия Сиропчика.

Дело о злодейском и таинственном ночном ограблении лесопилки было закрыто. Участковый инспектор капитан Шлёмов Сергей Петрович был отмечен благодарностью и почётной грамотой за своевременно принятые оперативные мероприятия, в результате которых похищенная сумма была найдена.

— Какой декаданс…, — вздохнула Даша: — Неужели такое возможно?
— В высшей степени не возможно, но именно так всё и было.
— Я вот только не поняла.
— Что, мой ангел?
— Лесопилку ограбил шляпа в очках?
— …

— Стоять! Не двигаться! Руки за голову! – закричал Шлёмов, наставив пистолет на Сутулого.
Сутулый повёл себя странно. Он произвёл действия совершенно противоположные ожиданиям Шлёмова, то есть не то что не перестал двигаться, а бросился бежать, пригнув голову, старательно работая локтями, как квалифицированный спринтер. Это настолько шокировало Шлёмова, что он сначала потерял дар речи; открыв рот, наблюдал удаляющуюся от него фигуру. Взяв  себя в руки, Шлёмов сплюнул в сторону и, зажмурив левый глаз, прицелился в спину Сутулого, но тут Шлёмов понял, что отправляясь на задержание, он по ошибке и вероятнее всего (как подсказывало ему многолетнее дедуктивное чутье) в результате вчерашних возлияний с кумом Кузьмой, захватил вместо табельного, игрушечный пистолет своего племянника Вити, стреляющего пластмассовыми пульками. «Вот же… научились, понимаешь, делать», — подумал Шлёмов.
— Стреляй, Пал Саныч! Уйдёт! – раздалось у него над ухом.
Шлёмов выстрелил. Шпок! Сутулый вскинув руки, как птица крылья, упал. Шлёмов не без любопытства уставился на пистолет племянника Вити, затем осознал, что его зовут не Пал Саныч. Кто же кричал? Он огляделся. На противоположной стороне, у продуктового магазина, по-пластунски полз местный бич Пончик: и клич, судя по всему, адресовался его вечному подельнику Сиропчику (долговязому типу, косившему под интеллигента), который пытался весьма витиевато выклянчить у проходившего мимо очкастого гражданина в шляпе папиросу, а если можно, то и две. Шляпа не менее витиевато тактично всячески старался отделаться от назойливого Сиропчика. «Тьфу ты, пропасть! Ладно, супчики, вами я потом займусь». Шлёмов передёрнул затвор, дослав новую пульку в ствол, и направился к Сутулому…

— Всё!
— Как это всё? А дальше?
— А дальше потом.
— Хочу сейчас! Хочу! Хочу!
— Отставить! Хорошего понемногу, — что означало, что уже ничего, никакие шебуршания и телодвижения под одеялом не переменят моего решения.
Тщетные шебуршания прекратились, раздался недовольный сап. Кудряшки исчезли с моего плеча.
— А тебе, правда, интересно?
— Ну, конечно. Удастся ли Сиропчику стрельнуть папиросу у шляпы в очках, или нет?
— Поживём — увидим.
— Ц!
Луна, заглядывавшая к нам в окно, и, вероятно, тоже с интересом слушавшая рассказ, с неохотой скрылась за тучей. До следующей ночи.

— И всё-таки, прошу, настаиваю,  требую объяснить, почему мне отказано в публикации?!
— Потому что не бывает «ссученных рукавов»! Бывают засученные!
— Что?! Бывают!
— Не бывают!
— Бывают, я сам видел!
— Не бывают!
— Из-за таких как вы!.. Всю мою жизнь..! Бывают! И красные кони! И квадратуры круга! И… и  треугольные треугольники! И круглая кругня! И ссученные рукава! И даже ссученные редакторы!
— Да, сколько угодно! И только дверью тут хлопать не надо! У нас не приют графоманов, урка безграмотная! Мы —  хранители языка Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого, Моцарта..! Русского, сука, языка!… блядь…. 

— Мда… Странное дельце. Итак, повторим всё с начала. Значит, Вы утверждаете, что в Вашей квартире с прошлого понедельника стали происходить удивительные, паранормальные, противоестественные явления?
— Совершенно верно.
— Попрошу изложить Вас всё по порядку. Я Вас внимательно слушаю, — Холмс закурил трубку, откинувшись в кресле, закрыл глаза.
Посетитель усердно протёр лоб платком и с волнением продолжил:
— Началось всё с пропажи носков. Я не могу обнаружить их в месте, оставленном вечером.
— Так.
— В холодильнике вместо водки и кильки, появляются молоко и фрукты. А на плите, вместо картошки варятся бигуди!
— Невероятно! – подскочил Ватсон.
— Но даже это не сравнится с тем, что каждое утро, вечер, а в выходные и днём, невозможно попасть в ванную комнату. Там горит свет и слышен звук льющейся воды. А дверь заперта изнутри!
— Мы берёмся за это дело!

— Вы уже думаете об этом деле, Ватсон? – спросил Холмс, когда заплаканный Посетитель удалился.
— Оно не выходит у меня из головы.
— Какие Ваши соображения?
Ватсон виртуозно выпустил колечко сигарного дыма в потолок:
— Запутанная история…
— Как это верно, Ватсон!

(посвящается Настюшка)

-  У меня есть для тебя, мы ведь «на ты», ты помнишь? Есть для тебя три новости: две плохие, одна хорошая. С какой начать?
Белый бес, который называл себя Женя, и требовал того же обращения от Писателя, сидел в правом углу потолка, болтая пухлой ножкой. Заранее сделаю ремарку, что белые бесы к Писателю всегда приходят исключительно в женском обличии. Это после знаменитого инцидента скандального «изгнания» из его помещения. Только Борис (толстый и ленивый) сопровождает своих протеже, и то Писатель это ему позволял, потому, что Борис классно поёт басом и подыгрывает на маракасах, а в последнее время не рискует приобретать телесную оболочку.
— Начни с плохой.
— У тебя больше нет бесплатного интернета, — кудрявая сука под потолком улыбнулась, показав свои сучьи ямочки на щеках.
— А я уж подумал, водка на Земле закончилась, — ловко парировал Писатель: — Решу. Далее?
— Далее? – отозвалась Наташа из левого угла: — Растёшь, Писатель, я рассчитывала на больший резонанс. Хотя бы в обморок упал.
— Чё ты лезешь? А? Опять ты! – Женька сверкнула глазами и сделала неприличный жест.
— Ветер с моря вдул…., — выдал музыкальную фразу невидимый Борис, дамочки успокоились. Они его слушались.
— Да я поняла, ему и так херово. Ладно продолжай….
— Вторая, — Женя скрестила ноги (вероятно полагая, что это более соблазнительно выглядит в опухших мозгах, чудом не умершего этой ночью с перепоя мужчины): — Ты по-прежнему гений.
— Это Я должна была сказать!
— Пошла на …, …ять!!!
— Кто бы говорил!
— Подгонял в беду, подгонял в беду….
— А чё она?!
— Ладно! А хорошая-то новость есть?
Девки с потолка удивлённо уставились на Писателя.
— Ну, говори ты, — фыркнула Женя Наташе.
— Не, давай уж ты… Чё-то он злой. Как бы опять…
— А я предлагала, сначала ему начитать что-нибудь про Фломанс, или про почтальона, ты же начала про Чёрные корабли! Вот он и проснулся, сама и выпутывайся!
— Времена сгребут, времена сгребут….
— Ладно! – пискнула Наташка, стыдливо опустила глаза, придёрнула юбчонку: — Я скажу….
— Ну? – спросил Писатель.
— В холодильнике…. На нижней полке с овощами…
— Ну, что там ещё? Череп и кости?
— У тебя лежит….  бутылка водки! Бежим, Женя!!!!

Писатель поднялся, как бы это не было тяжко. Тяжко жить в Тарусе, девочке Марусе, а мне зая…ись.

В холодильнике
На нижней полке с овощами…

Лежала бутылка водки…

А вы говорите!

Это произошло, когда Земля стояла на трёх китах: Карле Марксе, Фридрихе и Энгельсе.

Я уже достаточно взрослый) Плыву. Сзади голоса, всё дальше и дальше… Стихли. Ещё плыву. Оборачиваюсь. Берега не видно. Море. Вода. И так я испугался. Эта стихия… Может быть мы и вышли из воды, может быть туда и вернёмся, хотя Иисус обещал вернуть в землю. Вобщем всякие мысли проносятся, я правда был готов умереть. Никогда не подозревал, что утону. Появляется не дельфин, не акула, появляется мячик. И плываёт ко мне. Я принимаю его, как… и держась за него выплываю  к пляжу. Где мужья и жёны орут и матеряться и турецкий хуй с матюгальником скачет. А я такой с мячиком, крутой и красивый и с кубиками… Пошли вы все в.....
Вот, а вы говорите....