(посвящается девочке с зелёными глазами)

— Чёрт! Связался я с Вами.

— Поздно причитать, командор. Подыхать – не рожать, это мы умеем.

Их подвели к обрыву, повернули спиной к строю, лицом к бездне.

Комендант, в парадной форме по случаю, подправил усы и зачитал с жёлтого гербового листка:

— Гвардии командора пятого охранного полка Эмиля Штраузе, а также гвардии младшего огребальщика Варнаву Ульхе за пренебрежение служебной дисциплиной подвергнуть публичной порке. За покушение на Его Императорское Высочество – расстрелянию.

— Врёт же, собака, — поёжился Варнава. – Подумаешь, одолжили вицмундиры наследника и его шталмейстера на пару часов, делов-то: до салона и обратно. Вернули же. А что чуток запачкан был, так и очистить можно.

— Вы болван, Ульхе. Теперь все газеты мира пестрят известиями о хождении нашей титулованной особы в народ. Такого не прощают.

— А не надо было швейцара в бассейн кидать и с балкона мочиться.

Штраузе побагровел:

— А кто по урядникам палить начал, а?!

— Нечего было мне, императорскому огребальщику кулаками грозить! И потом они мою Софку непотребным словом назвали.

— Это другое дело. Это причина. Кстати, Вы не помните, куда запропастился мой именной серебряный портсигар с рубином, который мне лично вручил император на прошлогоднем смотру?

— Ясно куда, — Варнава кивнул головой назад через плечо, — Когда нас пеленали как спящих младенцев там же и окрестили по всем карманам.

Тут за своей спиной они услышали громкую команду: «Заряжай!»

— Проклятье! Зачем я Вас послушал…

— Умирать – не рожать, командор.

В кальсоны неприятно задувал холодный ветерок.

Крайний слева в шеренге рядовой Рав передёрнул затвор винтовки, патрон вошёл в патронник как член в вагину. Комендант достал из серебряного портсигара с рубином  папиросу «Эмма» и подумал: «А спички-то я в сюртуке оставил».