Том и Шейла вышли из кинотеатра вместе с немногочисленными зрителями. Шейла лукаво и с восхищением смотрела на задумчивого Тома, который доставал сигарету.
— Здесь не курят, сэр, — внушительных размеров негр в ливрейном костюме блеснул белоснежной улыбкой у входа.
— М-м, мне день и ночь покоя не даёт… мой чёрный человек… Шейла, скажите мне, мы вообще в Лондоне или в Зимбабве?
Они пошли по вечерней улице, Шейла прильнула к груди Тома:
— Том, как Вы восхитительны! Как Вы тонко чувствуете меня! – её пальцы уже шарились по его спине под рубашкой.
От совершенной неожиданности Том растерялся.
— Ах, что со мной? Этот фильм! Это чудо! На грани. Я и подумать не могла, что Вы столь чувствительны, что за Вашей аморальной пошлой внешностью скрывается такой сентиментальный, проницательный, необычайно притягательный мужчина. Ах, Том.
Старательно пытавшийся понять услышанное, Том приобнял трепещущую Шейлу.
— Не здесь, — вырвалась Шейла: — Скорее ко мне! Такси!
Её пылающие щёки отражали свет звёзд и отправляли его обратно во Вселенную.

Том, наконец, извлёк сигарету, с опаской огляделся в тёмной спальне. Негра не было. Сладостная пустота в паху не спеша растекалась по всему телу. Голая и счастливая Шейла спала на нём, еле заметная улыбка обозначила милые ямочки на её щеках. А Том думал. Он пытался понять, что произошло. Увидев Шейлу впервые, он моментально пропал. Это была недоступная, независимая, уверенная в своей недосягаемости и совершенстве, в своей абсолютности богиня, сошедшая с Олимпа. За эти полгода они и пересекались-то раза три. Но понимая, что надо разрешаться этой тягостной мукой, как говаривал его дед: «грудь в кустах или голова в крестах», он пригласил Шейлу в кино. Этот её удивлённый взгляд. Фикус на окне, оказывается, разговаривает! В кино! За ту секунду молчания, Том успел провалиться на месте тысячу раз. Но, может быть, именно эта простота и открытость, показалась тогда привыкшей к изощрённым витиеватым комплиментам Шейле приятной оригинальностью. Она согласилась. Бабс достал Тому два билета на элитный фестиваль европейского кино. Два с половиной часа Том и Шейла сидели рядом, смотрели на широкий экран. Её рука, как бы невзначай, два раза дотронулась до него. Том сейчас думал о фильме, названия которого он не запомнил, но точно запомнил фамилию режиссёра. Юривич. Два с половиной часа на фоне плывущей непрерываемой панорамы какого-то старого города на экране медленно шли бесконечной вереницей титры. Имена актёров, а, может быть, это был список жителей этого города? Осветителей, водителей, операторов, продюсеров, массовки…. И заканчивался фильм маленькой надписью: КОНЕЦ. Когда появилась эта надпись, Том понял, что это конец всего.
«Это конец, мой прекрасный друг. Это конец.
Нашим тщательно продуманным планам – конец…
Всему, что имеет значение – конец…
Ни спасения, ни изумления – конец…
Я никогда больше не взгляну в твои глаза снова – конец…» звучали строки песни тогда в голове Тома. Что же произошло?
Вот она рядом. Извергнувшая всю возможную на него ласку. Усталая и счастливая спит, положив ладонь на его живот. Самая обыкновенная. Земная. Маленькая. С мозолью на розовой пятке. Совсем ещё девчонка. 
Том закурил. Это всё фильм. Чем же так проникся он ей? Юривич. Титры, титры, одни титры…
Шейла почесалась во сне.
Опять вспомнился ливрейный негр. «Здесь не курят, сэр».
— Ссука…, — Том потушил окурок о вазу, попробовал сместить с себя Шейлу, но это было уже невозможно.