— Но это же не он! – Чуйкин рассматривал возникшее в дверном проёме существо.
Надел очки. Существо было ниже среднего роста, небритое, с крупным красным носом. И, почему-то, в сером фартуке и в валенках с галошами.
— Нет-нет, это наш дворник Платон. Проходи, Платон.
Платон вошёл, тут же его нос звучно зашевелился, глаза остановились на стоявшей на столе колбе.
— Ну, знаете, голуба Вы моя… Что за шутки? – негодовал профессор.
— Не беспокойтесь. Рассказывай, Платон.
— Чего рассказывать? В подвале он живёт.
— Что за дичь?
— А, не верите, не надо. Пошёл я…
— Ты погоди, Платон. Позволите профессор? – Кравец взял колбу, передал её дворнику.
— За нашего реликтового, понимаешь, гоминоида! – сказал дворник и ловко опустошил предмет.
Профессор поднял брови и уважительно посмотрел на Платона.
— Присаживайтесь, любезный друг. Так, в подвале, говорите?
— Точно. Здоровенный, волосатый, хрипит, кусты ломает, всё вот как Вы рассказывали.
— Любопытно, — профессор погладил свою бородку: — А поподробнее?
Дворник замялся, посмотрел на Кравеца, Кравец на Чуйкина, Чуйкин утвердительно кивнул. Кравец извлёк из сейфа ещё одну колбу. И тут начались подробности. Дворник Платон долго рассказывал о странных привычках и невозможной невоспитанности йети, который не стеснялся гадить в детские песочницы, а когда Платон однажды спросил у него взаимообразно десять рублей на поправку здоровья, сделал вид, что «по-нашему» не понимает и проследовал с авоськой в сторону продуктового магазина, насвистывая что-то из репертуара то ли Шуберта, то ли Кобзона.
Профессор слушал с открытым ртом, а доцент только успевал записывать поразительные факты. После третьей колбы Платон внезапно замолчал, поднял указательный палец вверх и заснул, причём оставаясь в таком положении, напоминая статую дающего назидания мудреца.
— Невероятно.
— Вы, понимаете, профессор? Это подтверждает Вашу теорию о миграции йети. Им приходится покидать насиженные места и в поисках пропитания перебираться ближе к городам.
— Да нет, коллега, тут дело уже не о простой миграции, а, пожалуй, уже об эволюции гоминоида. И наша эта особь и есть то промежуточное звено между хомо троглодитус и хомо сапиенс! – взгляд профессора сиял радугой.
Кравец выронил карандаш:
— Это будет открытие мирового или даже вселенского масштаба. Что же мы предпримем?
Чуйкин решительно поднялся:
— Будем брать.
— Бери сразу две, чтоб второй раз не бегать…, — пробурчал Платон.
— Объявляю боевую тревогу! Выступаем немедленно! Собираемся!
Чуйкин снял со стены внушительных размеров сачок, на рукоятке которого красовалась дарственная надпись: «Большому человеку, с  большими надеждами. Чарльз Антонович Дарвин».
— Я беру свой именной сачок. Пришёл твой час, мой Экскалибур. Вы возьмите приманку и хвойный освежитель воздуха, чтобы он нас не учуял.
— И подушку-пердушку?
— Будите Платона. Будет проводником. Итак, мой юный друг, вперёд. Сегодня свершится то, ради чего… ради чего… э-э… в общем вперёд!
Платон упал.