— Ну? На что жалуетесь? – доктор Коновалов внимательно изучал лицо человека, расположившегося по ту сторону стола.
— Да Вы понимаете, тут такая история…, — замялся посетитель.
— Люся, — вдруг перебил его доктор, обращаясь к медицинской сестре: — Гражданин оплатил за приём?
— Да-да.
— Мгм, тогда приступим.
Коновалов извлёк откуда-то из-под ног солидного вида кувалду. Поглаживая инструмент, не сводя пристального взгляда с начинавшего заметно нервничать пациента, он стал медленно огибать стол, довольно точно при этом насвистывая «Мурку». Вдруг кувалда с грохотом упала на пол. Посетитель с криком кинулся прочь за дверь кабинета.
— Симулянт.
— Вы опять? – осуждающе спросила Люся, глядя из-под чёлки.
— Да ну его, — махнул рукой Коновалов: — Пошли лучше в кино, а то опоздаем.
— Но на приём записано ещё двое, должны ожидать в коридоре.
— Это… вряд ли…, — улыбнулся доктор, снимая белый, как лепесток ромашки, халат.
Внезапно на кухне зажёгся свет. Олег вздрогнул и съёжился. В одной руке он держал бутылку, в другой стакан.
— Какая гнусная ложь, — женщина в белой кружевной сорочке смотрела на него испепеляющим взглядом.
— А? – Олег жмурился, разгоняя возникших зайцев.
— Гнусная, омерзительная ложь. Я только сейчас поняла.
— Вика. Вика, ну ты что?
— Мерзость. Обман.
— Не надо так.
— Скажи мне, милый друг, какое сейчас время года?
— Э, — Олег на мгновение призадумался: — Зима.
— Месяц – январь?
— Так точно, — более уверенно, но ожидая подвоха ответил Олег.
Глаза Вики потускнели:
— И это нам внушали с самого детства. Зимой и летом, одним цветом… А ведь это неправда, Олег. Ёлки летом зелёные, а зимой белые! Ты понимаешь? Понимаешь?
— Понимаю.
Женщина помолчала, пристально изучая лицо Олега, повернулась и вышла.
— М! – мужчина вылил содержимое стакана в раковину, и вдруг вспомнил. Да разве он это когда-нибудь забывал? Или сможет забыть?
Он прислонился к окну, посмотрел на заснеженный двор, опрокинул в себя остававшиеся полбутылки. Поморщился. «А ёлки-то, и вправду белые…». Потянулся к выключателю, но понял, что свет не горит. Опустив голову, утирая проступившие слёзы, побрёл в пустую спальню.
Это ничего.
Это нормально.
Сергей возвращался с работы. Маршрут обычный. Утром туда, вечером обратно. В пакете весело позвякивали друг о дружку чекушка и бутылочка тёмного, вожделея корое соединение.
— Дядя Серёжа! Привет!
— Здорово, бандиты!
Дети любили дядю Серёжу. Когда подвыпивший он шёл в магазин за добавкой, за ним обязательно увязывалась шумная компания ребятни, и пока он ворковал за прилавком с длинноногой Лёлей (доступной, как весь гражданский флот), ребятишки сметали с полок шоколадки, леденцы, мороженое, кому что по вкусу. Дядя Серёжа угощал.
Сегодня угощать было не на что, Сергей нырнул в подъезд. На лестнице третьего этажа, впереди, девочка лет десяти тащила вверх по ступенькам самокат. Наверное кто-то из новых соседей. Сейчас соседи меняются часто, мало кто из стариков остался.
— Позвольте помочь, барышня?
— Спасибо, — девочка, смутившись, нехотя уступила.
Сергей донёс транспорт до нужной площадки, поставил на пол:
— Дальше сама.
— Спасибо. А…
— А остальное после свадьбы.
Сергей улыбнулся и спустился к себе, предвкушая унылое утро.
С тех пор Юля (так звали девочку) стала появляться в поле зрения Сергея довольно часто. Появлялась с подкрашенными губками и глазами. Завидя Сергея, кокетливо бросала на него томные взгляды, вводя его в совершенное замешательство. «Тили-тили тесто, жених и невеста», хохотали тётки на скамейке, всегда пренебрежительно, но по доброму, относившиеся к Сергею.
Однажды Юля проходила, держа за руку рослого плечистого мужчину:
— Здравствуйте, — кивнула девочка опустив веки и тут же повернула к Сергею свой, как ей казалось, наиболее выгодный профиль.
Папа Юли нахмурился. Прищурясь, он внимательно наблюдал, как несуразный человек, смутившись, старательно и торопливо пытался открыть домофон ключом и как нелепо исчез за дверью подъезда.
— Ну, идём? – потянула Юля отца.
— Угу.
Поруганное растерзанное тело Юли нашли в соседнем дворе за гаражами. Тут же валялся покорёженный самокат.
Тем вечером, хорошо поддатый Сергей весело преодолел арку, направляясь к дому, когда заметил несколько полицейских машин, скорую. Дворник Наум отвёл его в сторону и пояснил в чём дело, затем посоветовал быстрее и незаметнее пробраться к себе и не высовываться. Ошарашенный Сергей, ещё не до конца понявший, в чём дело, на ватных ногах пересёк двор. Его провожали осуждающие и недобрые взгляды. Кто-то из жильцов указывал на него пальцем. И тут он столкнулся с глазами отца Юли. Абсолютно чёрные глаза на бледном, как полотно лице.
Сергея обнаружили спустя две недели со вспоротым животом, на том самом месте, где была убита Юля.
Отец Юли съехал с квартиры,
а дворник Наум сокрушался: «Эхе-хех, хороший был Серёга мужик. Жалко», затем он мечтательно закатывал глаза и причмокивая шептал: «И девчонка была… что надо…».
В салун вошли трое. Мгновенно смолкла музыка, жопастая Лола с аккомпаниатором спрятались за рояль, бармен нырнул под стойку, хмельные посетители, молниеносно протрезвев и побросав карты и выпивку, рассредоточились. Кто как бабочка выпорхнул в окно, кто забился под стол. В общем, ушли с линии огня. Все, кроме одного неказистого на вид шарообразного типа, который сидел спиной к двери, потягивал пиво у стойки и не двинулся с места. — Эй, толстяк! Меня зовут Хотдог, а это мои приятели: Гамбургер и Круасан. Мы тут прослышали, что ты лучший танцор на Западе, — Хотдог вышел в центр, Круасан и Гамбургер встали по левую и правую руку от него. Толстяк не реагировал. — Может, потанцуем? — рука Хотдога легла на рукоятку револьвера свисающего у бедра. Круасан и Гамбургер сделали тоже самое. Наконец толстяк отставил кружку (чтобы освободить правую руку) и сказал не оборачиваясь: — Я не танцую. Гамбургер подхватил: — Она, наверное, у нас неженка! Первый выстрел разнёс Хотдогу голову, фонтан кетчупа ударил в потолок. Два последующих выпустили содержимое из брюха Гамбургера на свободу и тот, оставляя следы салата и солёных огурцов, покатился в угол. Четвёртая пуля разделила Круасана пополам. Половинки разлетелись в разные стороны, фонтан сухих крошек оросил наполнившееся пороховым дымом помещение. Толстяк ловко крутанул и спрятал свой револьвер в кобуру. Допил пиво, положил две монеты на стойку и не спеша направился к выходу. В дверях он остановился: — Раньше меня называли Колобок. Я от Бабушки ушёл, я от Дедушки ушёл, я от Зайца ушёл, я от Волка ушёл, от Медведя ушёл, а от Лисы не ушёл… И с тех пор меня зовут Котяк Говна. В моей пушке осталось ещё две пули и если кто-нибудь вздумает отправиться за мной следом, получит их от меня в подарок. Он обернулся к роялю: — А сейчас, пока я покидаю ваш гостеприимный город, жопастая Лола исполнит вам мою любимую песню «В лесу родилась ёлочка»… Колобок проехал уже городскую деревянную колокольню, стал подниматься на холм, а позади всё ещё доносилось: «…И много-много радости детишкам принесла…».
Жила девочка. К несчастью, она была глухонемой от рождения. Но ей очень хотелось петь. Вот, старый алкоголик дедушка Морж дал этой девочке карту и объяснил, как мог (а известно, что старые алкоголики умеют общаться со всем сущим на земле, со зверями и птицами и даже неодушевлёнными предметами, дедушка Морж, к примеру, очень любил беседовать со стенным ореховым шкафом), объяснил, что если идти не по этой карте, а вопреки ей, то можно найти злую фею Барбариску, и что она сможет исполнить любое желание девочки.
Девочка пустилась в путь. Преодолев множество преград и опасностей, терний и нежданных приятностей, она добралась до домика феи. Она сказала фее, что единственное её желание – это петь, и попросила Барбариску исполнить её желание.
Феи, как и старые алкоголики, тоже всех понимали. И Фея ответила, что даст девочке возможность петь, если девочка проживёт у неё год в служанках. Девочка согласилась. Ей было не просто потакать прихотям своей хозяйки. Однако год прошёл. Пришлось злой Барбариске держать слово. Фея превратила девочку в колокольчик, повесила его на шею своей козе Дезире. И с тех пор звонкий голосок девочки динь-динь-динь можно услышать и в нашей деревне, если Дезире уходит от домика злой феи Барбариски слишком далеко.
И если вам вдруг встретится колокольчик динь-динь-динь, то знайте, что это может быть заколдованный ребёнок, который очень хотел петь.
Спал я крепко, но плохо.
Проснулся внезапно, как от толчка.
Брахманы утверждают, что такое пробуждение свидетельствует о некорректном возвращении блуждающего духа в физическое тело.
Проснулся.
Чего-то не хватает.
Голова на месте. Ухи на месте. Постель и сам мокрый от пота, как сардина в масле.
Даша… Неужели…
Вскакиваю. Лежит в коридоре. Почему-то первая мысль: «Убил!». Трогаю кудряшки. В ответ получаю хорошо поставленную оплеуху от которой опускаюсь на корму.
— Ну жа-арко. Ты ещё ворочаешься, как тюлень, — бубнит сонный комочек: — Ять… Я там тебе кино записала вчера, посмотри. На кухне. Всё. Я сплю.
Иду на кухню. На столе её телефон и записка: «Войди в видео, нажми «обезьяна»».
Вошёл. Нажал.
В течении пяти с половиной минут я наблюдал, как животное ползало по полу, пыталось сбросить с себя джинсы, затем трусы, потом объявило себя Королём- Ящерицей, потом начало плакать и видео закончилось.
Только спустя мгновение до меня дошло, что это неадекватное существо – я.
Подробности вчерашнего дня, перетекающего в вечер, стали восстанавливаться, складываться, как ломанные пазлы.
— Посмотрел?
— М.
— Ты дурак.
Даша перевернулась на другой бок:
— Ты мне зиму обещал. Где?
— Они положили сухой порох.
— Что?
— Ничего, — и я подобно Адаму осознал, что я без: — Сейчас будет зима.
— Угу-м, — мурлыкнула кудряшка, а животному очень захотелось умереть, или чай с бергамотом, что означало одно и то же…
Около месяца, полутора тому назад я был вынужденно ограничен в передвижении. Не только в пределах Земли, страны, губернии и города, а даже в пределах жилплощади. Надо сказать, что все мои мечтания о вечном лежании на диване, как о наивысшем благе, пошли прахом где-то сутки на третьи. Организм изнемогал от безделья и требовал деятельности. Переремонтировав всё, что было, даже то, что, собственно, не требовало вмешательства, затем эмпирическим путём обнаружив, что стёкла в окнах, оказывается могут быть прозрачными, а выключатель белый, а не чёрный, взгляд мой упал на дедовский баян, но милосердие к ближнему взяло верх над эгоизмом и я решительно отодвинул идею заняться сольфеджио, насилуя инструмент под поучения интернет-мастера.
И вот, наблюдая в полной меланхолии на мониторе очередную постановку с незатейливым сюжетом «он убегает, в него не попадают», на меня снизошло. Причём мысль эта была всунута в меня столь неожиданно, сколь и абсолютно естественно. Я вспомнил, что в шкафу лежит кинопроектор на 8-ми миллиметровую плёнку, причём должна быть ещё и сама плёнка. Ещё мой дед снимал на ручную кинокамеру, уже отец покупал под плёнку кинопроектор и в конце этой биологической цепочки я был назначен главным киномехаником. Понятное дело, что глянув раз или два, вся эта механика была заброшена, а впоследствии перекочевала со мной туда, где сейчас нахожусь я, так и не выдержав конкуренции с цифровым монстром видеоиндустрии. Но чёрт побери! Плёнки-то должны остаться! И то, что на них. И я, не смотря тогда на свой детский возраст, прекрасно помнил, что на них.
Я вынул с нижней полки развалившийся кофр, из остатков кофра проектор. Объектив – в пластмассовой баночке, в идеальном состоянии, как новый (ну, а кто был ответственным за сохранность), врубил шнур – по клавишам – лампа горит – затрещал моторчик. Работает! Плёнки семейной хроники обнаружились тут же, в более плачевном состоянии, но всё-таки ещё живые. Зарядив аппарат (помнят руки-то), дал пробу. Стоп! Ага. Всё ясно. Два дня, не спеша, я прокапывал машинным маслом штифты, валы, промывал растворителем от ржавчины шестерёнки, долго искал причину зажёвывания плёнки в окне, нашёл и устранил. Всё. Половина работы была сделана. Проектор функционирует. Вот он, гадёныш:
Теперь, чтобы перенести всю эту домашнюю сагу на цифру, нужен был оператор с хорошим телефоном. Поскольку я сам должен был обслуживать проектор, с которым могло во время показа произойти всё, что угодно, специалиста пришлось брать со стороны. Плёнка была ветхая и я понимал, что второго дубля может уже не быть.
Что ж, выбирать особо было не из кого. Я зарядил агрегат, направил на стену. От оператора требовалось: навести телефон на картинку, по команде «Поехали» включить запись, по команде «Стоп» нажать на паузу. В итоге, даже в случае вынужденных остановок, должен был получиться полноценный короткометражный фильм. Казалось бы всё просто… Но теория не всегда подтверждается практикой.
Гасим свет. «Готова?». «Готова». «Поехали». На второй минуте плёнку клинит на месте склейки «Стоп!». Поправляю, включаю, «Поехали»… Слежу за резкостью. «Стоп». Напоминаю, что желательно не комментировать киноленту. Короче говоря, таких остановок, посчитав потом по количеству записанных роликов, было двадцать три. Плёнку заедало на местах склейки, потом она уже просто рвалась. «Стоп!». «Поехали». Почему двадцать три? А потому что супер оператор нажимал (по причинам так и не установленным) на значок стоп, а не на паузу. Почему изображение то на половину, то вертикально, то горизонтально, тоже выяснить не удалось. Понятно, что такой арт-хаус на Оскара не потянет, но ведь самое главное то, что удалось сохранить семейную ценность.
Но это ещё не всё. Не всё? Не всё.
Пришлось поднатореть в редакторском деле. За сутки я освоил видеоредактор. Ещё полдня в этом редакторе монтировал, склеивал и доводил до более ни менее преемливого вида запись, решив увековечить её во всемирной паутине. Ещё двое суток пытался зарегистрироваться в Ю-Тубе.
Теперь всё позади, и КПЗ и суд, и прокурор и даже судьи с адвокатом…
Занимайте места
в зрительном зале.
