— Такое чудесное место. М-м, так вкусно! Мне очень приятно, что ты пригласил меня сюда.
— А мне очень приятно, что ты приняла моё приглашение. Я давно хочу признаться тебе, но всё не решался.
— Так это ты отстриг моему Барсику усы?
— Нет. Ну, что ты говоришь! Какие усы…
— Ваш салат! – подошедший официант поставил два салата. На секунду задержался и, смачно харкнув (ххх-тьфу!!!) в салат мужчины, деловито удалился.
— Что это?
— Не обращай внимания, дорогая. Так вот, я давно хотел тебе сказать, что когда я отстриг твоему Барсику усы…
— Что?
— Тьфу ты, чёрт! Я хотел сказать, когда я впервые увидел твою задницу, тогда у букинистического магазина, со мной что-то произошло. Божественная эйфория снизошла с небес и протекла по моему телу.
— Ну, что ты, — она улыбнулась и потупила глаза.
— Наш фирменный коктейль! – официант поставил два высоких бокала. Расстегнув ширинку он, закатив глаза к потолку, наполнил пустой бокал мужчины, застегнулся и также деловито удалился.
— Это же просто ужас! Пойдём отсюда! Почему ты молчишь?
— Не сбивай меня с мысли. Весьма галантный молодой человек, не обращай внимания. Так вот э-э… усы… то есть жопа… то есть задница, да. Твоя задница. Это что-то. Но потом, милая, когда ты повернулась ко мне, и я увидел твои сиськи, они как будто подмигнули мне и сказали: «привет, мы так долго тебя ждали, погладь нас!». В тот самый миг меня пронзила истомная дрожь распускающихся во мне цветов, цветов непреодолимой похоти.
— Ой, ну ладно, — вновь зарумянилась она.
— Но апогей изнеможения был достигнут, когда я встретился взглядом с твоими огромными, как озёра, карими глазами, излучающими невозможно манящий, магнетический блядский блеск. Милая!
— Милый!
Их ладони сомкнулись через стол.
— Ты такой… Такой….
— Какой?
— Смена пепельницы! – огласил официант. Он взял пепельницу, поднёс её под свой зад, трубный звук обозначил завершение, вернул чистый предмет на скатерть и не спеша отошёл, на ходу подтягивая брюки.
— Что всё это значит, в конце концов?!!! – она вскочила, опрокинув стул.
— Это значит, что я хочу тебя, желанная моя, — смотрел он на неё щенячьими глазами.
— Это я давно поняла. Я про ЭТО! – развела она руками.
— Ах, это…. Дело в том, что здесь хозяйка ресторана моя бывшая жена и это она мне так мстит. Зато по бракоразводному соглашению здесь кормят меня бесплатно. К тебе лично это не имеет никакого отношения, так что кушай, пей…
— Ты идиот?
— М-м… трудно судить самому о себе в подобном контексте. Куда же ты, мечта моя? Ну, вот и она ушла. В чём же дело, а?
— Разве этих женщин поймёшь? – пожал плечами официант.
— А, Феликс… Ладно, я пойду. Запиши себе чаевых, побольше.
— Благодарю. Заходите ещё. Вы же знаете, здесь Вам всегда рады.

Серёга понимал, что проблема есть. И проблему надо решать. Самое обидное, что он не мог вспомнить, по каким причинам это произошло. Какая неведомая сила изуродовала телевизор. Но сила эта оставила следы своего вероломства: липкие белые пятна на тёмном экране и непонятная трещина в деревянном корпусе погибшего мучительной смертью аппарата. Он вспомнил, что, слегка пригубив, смотрел вчера матч Тульского «Зарядника» и Челябинского «Толкача». В начале второго тайма пропал звук. Это была не трагедия. Нежная оплеуха справа вернула голос комментатора, но исчезло изображение нападающего, собиравшегося бить штрафной. Это тоже было поправимо: удар кулаком по верхней крышке обычно оказывал магическое действие, но в этот раз эффекта не последовало, зато вдобавок опять лишило звука. Волшебные слова, непроизвольно слетавшие с губ, тоже не произвели ожидаемого результата. Всё это Серёга помнил досконально. А вот потом воспоминания шли обрывками. И ещё было непонятно, почему у него распухли руки, и ныла коленка.
Ладно. В городе есть чудо-мастер Семёныч, который, несомненно, реанимирует труп и возможно даже бесплатно. Проблема была в отсутствии транспорта для доставки «пациента» к специалисту. Даже возникла было мысль вызвать «скорую» и договориться, но вероятность, что вместо телевизора увезут самого Серёгу, останавливала. Придётся искать на стороне, или на худой конец такси, решил Серёга, печально подсчитывая наличность.
Ещё одно открытие сделал Серёга, вытаскивая свою ношу во двор. Выяснилось, что и телевизоры, так же как и все покойники, странным образом увеличиваются в весе после кончины.
Дохлый номер, думал Серёга, оглядывая машины, стоявшие перед домом, учитывая, что всем их хозяевам он был должен денег.
— Ты чего, Серёга? – раздалось сзади.
Серёга оглянулся.
Из подъезда с папиросой в зубах выплыл Вася, намечавший культурно провести свой законный отгул.
— Да вот…
Серёга вкратце описал ситуацию.
— Да на уя тебе машина? Сейчас будет тебе транспорт.
Через десять минут Вася извлёк из подвала двухколёсную железную тачку:
— Грузи! Доставим в лучшем виде!
Итак, просветлевший Серёга и до этого светившийся Вася покатили телевизор к Семёнычу. Добрались без происшествий, не считая необходимых остановок у бочек с разливным пивом. «Для дозаправки», как пояснил Вася. Однако в конечном пункте назначения их ждала неприятность: клиентов в тот день (впрочем, как и в любой другой) в мастерскую приехало много. И все на своих машинах.
— Ну, обождём. Что ж поделать, — грустно констатировал Вася, прикидывая насколько укорачивается его отгул.
Место для парковки нашли недалеко. Занесли в мастерскую «ящик», сидят, ждут очереди. Но транспорт без присмотра надолго не оставишь. Нет, люди-то у нас душевные, да уж больно чистоплотные. Как увидят бесхозный предмет, тут же и прибирают.
— Пойду тачку посмотрю, — говорит Серёга.
Посмотрел, покурил – стоит.
Минут через пять Вася:
— Пойду тачку погляжу.
Так и ходили посменно. Покурят, поглядят.
Владельцы личного автотранспорта, которые не видели на чём именно был доставлен повреждённый бытовой прибор, забеспокоились. Один доверительно спрашивает:
— А что? Здесь часто угоняют?
— В лёт! – мгновенно отчеканил Вася тоном, не подвергающим сомнению оглашённый факт.
Тут начали и из очереди люди выходить «покурить», свои «тачки» поглядеть.
Я ж говорю, народ у нас душевный, чистоплотный.
Спросите: а что же с телевизором? Да хрен его знает. История то о людях. А вы говорите…

Посвящается тому времени, когда наши родители просыпались под звуки «Пионерской зорьки» и «Утренней гимнастики» (которую они делали не вставая с кровати), а телевизионные каналы переключались не пультом дистанционного управления, а плоскогубцами. 

А вы говорите

— А я в этом городе бывал. Ещё до войны. Вон видишь те руины?
— Чего?
— Развалины те, говорю, видишь справа?
— Ага.
— Ночной клуб «Ласточка». Студентам скидка. Девчонкам вход бесплатный. Вот она наша альма-матер. Днём на парах, вечером сюда. Один каркас остался. А через сквер университет, за ним общаги. О! Смотри! Памятник Мичурину! Ивану Владимировичу. Гляди-ка, целёхонький. Хм. А на той стороне магазинчик был. Вино, пиво, водка на розлив. Как надлежит: «на розлив» или «на разлив»?
— Не знаю, товарищ лейтенант.
— Архимед… Перекур. Доложи «Васильку»: прошли четвёртый квадрат.
— Есть.
— «Когда весна придёт не знаю….». М-да, было время.
— Всё-таки странно это.
— Что тебе странно?
— Война. Ладно, там с немцами или с японцами, с англичанами или с американцами. А когда русские с русскими…. Не понимаю. Как-то это неправильно. Свои же люди своих стреляют.
— А немцы или американцы, они что, не люди? Их можно?
— Люди, конечно. Ну, я… Ну, как-то… не думал….
— Вот именно. Ты не думал, он не думал, поэтому мы и здесь. Поэтому и называется «гражданская», потому что граждане одного государства воюют друг с другом. Неправильно…. Война это вообще неправильно. И что за разговорчики ты тут заводишь?
— Виноват. Страшновато в пустом городе.
— Не такой уж он и пустой. Ну, двинулись к площади. Гляди в оба!
— А ведь раньше здесь жизнь была. Люди на работу ходили, учились вот, школа, университет, влюблялись. Ссорились, наверное, мирились. А теперь вот… Верно, товарищ лейтенант?
— Сука, — лейтенант вскинул автомат и после секундной задержки дал короткую очередь. Сгорбленная тёмная фигура, перебегавшая улицу в сорока шагах впереди, упала за скелет обгоревшего автомобиля.
— «Пройдут дожди, сойдут снега…». Ты куда смотришь, баран? Варежку захлопни. Давай по левой стороне, посмотрим, что это за ниндзя.
— Есть.
За машиной лежало тело человека неопределённого возраста, крепко сжимавшего тряпичный мешок скрюченными руками. Рядом валялась синяя вывеска с надписью: «улица Мира, 63».
— Символично. Доложи «Васильку»: вышли в шестой квадрат. Ты обоссался что ли?
— Так точно….
Лейтенант вздохнул, оглядывая открывающуюся площадь.
«Но ты мне улица родная и в непогоду дорога…».

— Как это? И что же, у Вас нет никакого оружия?
— Увы.
— Чёрт побери! Вы ставите меня в неудобное положение, сударь!
— Я? Каким же образом?
— С одной стороны, я дал слово убить Вас, и уже взял за это благородное дело плату. С другой  — я дал себе слово не убивать безоружных! Что же прикажете мне теперь делать, милостивый государь? А?
— Да, ситуация действительно неприятная.
— Это Вы весьма точно подметили со своей стороны. В свою очередь вынужден Вам заметить, что порядочные люди так не поступают!
— Уж не хотите ли Вы указать мне, что я непорядочен по отношению к Вам?
— В высшей степени! Бродить по ночной столице без оружия это просто… просто… неуважение к окружающим!
— Однако! Я и впрямь жалею, что не прихватил с собой шпагу! Но я полагаю, мы уладим недоразумение.
— Каким же образом, позвольте спросить?
— Сделаем так: завтра в это же время, на этом же самом месте я буду ожидать Вас. Перенесём наше свидание на сутки. Вы избавитесь от необходимости нарушать данные Вами слова и Ваша честь и репутация останутся незапятнанными. Я буду при шпаге, Вы будете иметь возможность без зазрения совести отработать свои деньги. Устраивает Вас такое предложение?
— М-м… Вполне. Приятно встретить понимающего человека.
— Итак, до завтра?
— До завтра, сударь.
— Единственно попрошу Вас обождать, если я задержусь. У меня на завтра были кое-какие планы, но в свете открывшихся обстоятельств, мне потребуется уладить некоторые, требующие моего личного присутствия, дела.
— Понимаю. Можете не спешить, но и искренне прошу не заставлять долго ждать. Я тоже рассчитывал окончить с Вами сегодня. Теперь придётся и мне корректировать свой график.
— Вот и договорились. До встречи, сударь.
— До встречи. Впредь буду носить с собой две шпаги на подобный случай.
— Вполне разумно. Это избавит Вас от схожих неожиданностей. Приятного вечера.
— И Вам, сударь.

Адресованная кругу
Бродит круглешок по кругу,
Потому что круглая
Кругня. 

— Чёрт бы побрал эти сраные автоматы!
Аня стояла на остановке и обернулась на голос. Из телефонной будки вышел человек.
— Щелей и дырок больше, чем у моей подружки. Кидали раньше две копейки и забот не знали; теперь карточки, уярточки, кнопочки. Вот, барышня, — человек обратился к Ане: — Если и начнётся восстание машин, то начнётся оно с телефонов-автоматов, а первой жертвой буду я!
— Вы? – удивилась Аня: — Это Вы?
Человек обернулся по сторонам, вопросительно вернулся к Ане:
— Я – это я. Глупо было бы отрицать столь очевидный факт. Утверждать, что я – это не я, было бы весьма опрометчиво.
«Конечно это он! Только небритый и помятый какой-то».
— Вы знаете, я пыталась найти Ваш дом, но… но так и не смогла вспомнить, где Вы живёте. Я искала Вас, правда.
— Меня? – искренне удивился человек: — Вы искали меня? Зачем?
— Чтобы…, чтобы поблагодарить.
— Вот как? М-м…, — на лице человека выразились тяжёлые умственные процессы.
— Неужели Вы не помните меня?
— Право, мне нужно идти, милая барышня. Там трубы привезли, там… э-э…
— Ну, подождите же! Ой, мой автобус. Спасибо Вам, Волшебник! Спасибо большое!
Аня вскочила в переполненный салон.
— Пожалуйста, — непонимающе пожал плечами человек.
Автобус поехал.
— Всё хорошо! И вправду, всё хорошо-о-о! – донеслось из окошка удаляющегося транспорта.
— Ну, и, слава богу, — Волшебник достал папиросу, дунул в гильзу: — Люблю, когда всё хорошо.
Он прикурил и шаткой походкой отправился по тротуару, подняв воротник пальто, подсчитывая мелочь в кармане. Через несколько шагов он поскользнулся и, смешно махая руками, шлёпнулся на правый бок.
— Мать твою так!
— Вы не ушиблись?
Волшебник поднял голову. Над ним склонилась девушка, печальные глаза её выражали беспокойство.
— С Вами всё в порядке?
— Вопрос наисложнейший и наиважнейший. И ответ на него требует некоторых раздумий, — Волшебник с трудом поднялся, попытался шагнуть: — М-м…
— Сейчас я вызову «неотложку».
— Не стоит. Я тут проживаю буквально в двух шагах. Вон тот подъезд. Если Вы соблаговолите меня проводить…
— Конечно, идёмте.
— Же ву при. Вы весьма любезны. Чай с малиной и тульский пряник с меня. О! А Вы знаете, как индейцы майя проводили ритуал инициации?
— Нет.
— О! Это целая история! Удивительная церемония. Так вот…
Солнце ярко освещало зимний город, весело играя лучами на мерцающем снегу. 

— Итак. Вы помогли мне, теперь я должен выполнить одно Ваше желание.
— Хм, — Аня улыбнулась: — Раз Вы и вправду волшебник, Вы сами должны знать моё желание.
— Уф. Милая барышня… Кстати, как Вас зовут, спасительница?
— Аня, — смущённо сказала спасительница.
— Очень приятно. Так вот, милая Аня, откуда же я могу знать, чего вы желаете? Я волшебник, а не экстрасенс. Предвидения, предсказания, материализация духов и раздача слонов — это из другой оперы. И шаманский бубен я под кроватью не прячу. Чудеса, магия, волшебство. Прошу разделять эти три понятия. Чудо есть процесс, необъяснимый и неподвластный человеческому разуму, творить чудо способен творец, то есть наделённый столь божественной силой. Магия вторичный продукт, где субъект, называющий себя магом, выступает посредником, проводником между силой способной творить и конечным результатом. Волшебство же есть плод труда. Это работа. Как бы это банально не звучало. Равно как гончар лепит кувшин, а пекарь печёт хлеб, волшебник созидает волшебство. Впрочем, не стану утомлять Вас, Аня, длительными эпитафиями, я и так достаточно много занял Вашего времени. Вернёмся к делу. Вы оказали мне помощь, я хочу отблагодарить Вас. Скажите мне Ваше желание, и я постараюсь его исполнить. Так уж у волшебников заведено. Я слушаю Вас, Анна.
«Ага. Ладно. Поиграем», — решила Аня.
— Хочу, м-м…, — она наигранно задумчиво подняла глаза к верху: — Хочу миллион долларов.
Располагающая улыбка сползла с лица волшебника:
— А почему не евро? Надо сказать, доллар сейчас весьма не стабилен. В ближайшее время аналитики прогнозируют крах североамериканской валюты на мировом рынке. Может быть отдадите предпочтение отечественным рублям? По сегодняшнему курсу.
— Вы издеваетесь, да?
— Ну, что Вы. По правде говоря, разочарован. Мне Вы показались особой душевной и ранимой, с добрым нежным сердцем. Никак не мог представить, что предел Ваших мечтаний — куча разрисованных бумажек. Что ж, не смею более обременять, ещё раз спасибо за помощь, провожать не стану. Скажете: «Сим-сим, откройся», выйдете: «Сим-сим, закройся». Честь имею. А по поводу миллионов – обратитесь в международный валютный фонд, это их епархия. Мой папаша пил, как бочка, и погиб он от вина…
Волшебник надел очки и, напевая песенку, что-то записывал в кожаную записную книгу, извлечённую из-за кресла. Аня встала и побрела к выходу. «Сим-сим», она положила руку на ручку двери: «Откройся». Ручка пошла вниз, дверь распахнулась. «Да она и не была заперта!». Аня стремительно вернулась в комнату:
— Я хочу! Я…, — закричала она, и слёзы потекли по её щекам: — Я желаю… что бы, чтобы…
Очки волшебника упали на пол, налитый стакан опрокинулся ему на колени.
— Я хочу, чтобы всё было хорошо! Чтобы всё было хорошо! Вы поняли?
Аня выбежала прочь.
Волшебник в окно видел, отдёрнув занавеску, как девушка бежала по утоптанному снегу, утирая лицо платком.
Он подошёл к зеркалу.
— Ну-с, — упёр руки в боки, подмигнул своему лукавому отражению: — А вы говорите….
Он хлопнул в ладоши и крепко их потёр:
— Работа. Лёд тронулся.
Волшебник вынул с полки толстую волшебную книгу, раскрыл её на закладке. Взял волшебный карандаш и, почесав подбородок, на чистом листе начал писать:
«Аня шла по свежевыпавшему снегу, ловко и быстро переставляя ножки по белоснежному ковру, устилавшему тротуар…».

Аня шла по свежевыпавшему снегу, ловко и быстро переставляя ножки по белоснежному ковру, устилавшему тротуар, ручки были спрятаны в тёплую муфту, она озорно щурилась, а в голове звучало:
«Мороз и солнце, день чудесный,
Ещё ты дремлешь….».
— Мать твою так! – раздалось сзади.
Восклицание сопроводил звук падающего туловища. Аня обернулась. В пяти шагах от неё барахтался человек.
— Скобари! Лёд долбить ленитесь, суки, так хоть песочком посыпали что ли. Гондольеры!
— Ой, Вы ушиблись? – подбежала Аня: — Давайте я Вам помогу.
Человек уже стоял на ногах, одной рукой держась за Аню, другой отряхивая своё чёрное пальто:
— Вот поэтому в этой стране всё всегда было и будет через жопу. Безалаберность! Членосоство и пиздолизство доведены до совершенства и возвеличены в культ, а песочек посыпать…
Тут он осёкся, встретившись с лицом Ани.
— Ой, простите, барышня.
— Да…, — замялась Аня.
— М-м…, — человек попробовал шагнуть: — Ну, вот-с, бабушку их. Лодыжку подвернул.
— Может быть вызвать «скорую»?
— Нет, благодарю. К этим только попади, по колено оттяпают, ещё и сдерут непотребно. Я тут недалеко обитаю. Эх.
Человек огляделся по сторонам и вновь обратился к Ане:
— Вот Вы бы подсобили мне до того подъезда, четвёртый этаж, правда…
— Конечно. Давайте руку.
— Премного… Чай с малиной и тульский пряник с меня. Благодарю, милая барышня. Право, если я Вас задерживаю…
— Нет-нет, нисколько.
— Требьен. Тогда в путь, моя юная спасительница.

Человек плюхнулся в старинное кресло-качалку и блаженно выдохнул:
— Уф-ф-ф….
Без пальто и вязаной шапочки человек оказался не старым мужчиной, с довольно приятным лицом и проникающим, но весьма добрым взглядом.
«Хм. Какой интересный», — подумала Аня: «А сколько книг! И мебель. Как в антикварном магазине».
— Да, мобиля исторические, — похлопал человек по ручке кресла: — Нынче такие не делают. Накроят из дсп квадратов, стянут конформатами и готово! Ох..
Он начал оглядывать свою лодыжку.
— А где у Вас бинт, обезболивающее, может сходить в аптеку за мазью?
— Вон в том комодике, ага. Вот графинчик. Да-да. Полстаканчика, будьте любезны.
— Это же водка!
— Что за обывательское восприятие? Водка…, — человек понюхал стакан, выпил, крякнул, порозовел, продолжил: — Для какого-нибудь мещанина может и водка, а для писателя — эликсир вдохновения, для художника — третий глаз, для рабочего — глоток свободы, для феи — жизненный нектар.
— А, Вы писатель?
— Нет, — улыбнулся человек: — И не художник и даже не фея. Я волшебник.
Он потёр ушибленную ногу:
— Через четверть часа всё будет в порядке. А Вы, душенька, поухаживайте уж за собой сами, кавалер из меня сейчас негодный. Самовар на кухне, будьте добры, разогрейте и несите сюда. Малина и пряники ещё в силе.
«Самовар?», — Аня пошла на диковинную кухню. Блестящий самовар стоял на тумбочке и уже закипал. «Волшебник… Оригинально!».
Когда она поставила самовар на круглый стол, там уже стояли две чашки, миска с вареньем и блюдо с пряниками.
— Ух, ты!
— Пробуйте, пробуйте. Настоящие тульские. Ещё горяченькие.
— Я право…, — пыталась было деликатно отказаться Аня, но и сама не заметила, как уже жевала большой тёплый пряник с повидлом и запивала его чаем с малиновым вареньем.
— Ну, вот, — Волшебник стоял на ногах: — Полный порядок! Средство проверенное.
Он ловко отстучал чечётку и вновь опустился в кресло, достав папиросу.
— Итак? – выпустил он колечко дыма в потолок.
— Что? – непонимающе смотрела Аня.
— Итак…, — Волшебник пристально глядел Ане в глаза.
Непонятная жгучая, но приятная дрожь мелкими лапками пробежала по спине девушки. Она обречённо бросила взгляд на запертую дверь.

Весь путь от пристани до острова они молчали. Маша улыбалась, закрыв глаза, подставив лицо летнему дуновению, слушала плеск вёсел. Алексей плавно грёб, задумчиво глядя на удаляющийся город. Лодка мягко ткнулась носом в берег. Алексей помог Маше выбраться, деликатно подхватив её ручку.
— Ах, чудо! – с выдохом произнёс Алексей, оглядывая пересечённую реку, песчаную отмель, начинающуюся зелень: — А пойдёмте в лес?
— Пойдёмте, — сказала Маша, опустив глаза.
— Красота-то какая! – Алексей распластался на траве, раскинув руки:
— Действительно чудо! Ну, скажите мне, Машенька, как возможно, созерцая такое, усомниться в существовании Бога, Творца? А запах! Трава, хвоя. Подумать только. А ведь в этой траве целый мир, вселенная, невидимая для нас, так же как и мы несуществующие для неё. А над нами ещё великаны, для которых мы – ничто, молекулы, одновалентные атомы.
«Ах, какой он милый», — думала Маша: «Как он говорит. Такие чудные, непостижимо глупые у него слова. Так вздымается его грудь, силой и уверенностью. Неужели это, наконец-то, случится? В лесу. Так волшебно! Ну, поцелуй же меня уже …».
Алексей спал. Дыхание его было глубоким и ровным. Маша смотрела на его лицо: умиротворённое, теперь почти детское. Она улыбнулась и легла рядом. Осторожно запустила ладошку в его волосы.
— Какой ты, всё-таки, болван, — шептала она ему: — Мой.
Поцеловала в щёку и прижалась к нему. Ей было хорошо.
«Вот.  А завтра ты опять пропадёшь на неделю или на две. И я опять, как дура, буду ревновать к воображаемым женщинам, и рыдать в подушку. А потом ты появишься весь такой свежий и притягательно уставший, и возьмёшь мою руку, и я забуду все свои страхи и буду снова счастлива».