Домовой.
Рогожкин давно мечтал переехать в деревню. Шумный, злой город душил. Дела шли из рук вон плохо и поэтому, когда ему предложили недорогой домишко в ста семидесяти километрах от черты пожирающего всё живое мегаполиса, да в придачу участок в десять соток, Рогожкин не раздумывая согласился. Дешевизна покупки (практически даром) объяснялась необычно: в доме имеется домовой, что может вызывать некий дискомфорт. После скитаний по съёмным квартирам, в том числе коммунальным, и разнообразием соседей, с которыми приходилось так или иначе столкнуться, наличие домового в своём отдельном жилище нисколько не смутило нового владельца загородной недвижимости.
Дом представлял собой слегка покосившийся небольшой сруб. Пятистенок с большой кирпичной печкой меблированный длинным столом, двумя табуретами и огромным комодом, на первый взгляд эпохи Павла Первого. Спать предполагалось на печке, а на вопрос о холодильнике представитель продавца указал на подпол. На заросшем огороде стоял нужник и саманный сарайчик. Воду можно было брать из колонки, что в конце улицы, электричество подключить от основной линии. На том и сговорились.
Первую ночь признаков присутствия посторонних в помещении не ощущалось. На вторую, где-то за комодом был слышен тихий храп, а под утро шебуршание на чердаке. Более активно сущность проявила себя, когда в дом провели электричество. Лампочки при включении лопались, а холодильник, приобретённый у угрюмого соседа, и дребезжащий, как трактор, регулярно падал.
Однако, Рогожкин ожидал подобного рода приёма и заранее подготовился ещё в городе, изучив в интернете народные способы умиротворения домовых и выписав их во внушительный конспект, справедливо предполагая, что всемирная паутина ещё не успела опутать его новое место жительства.
Вечером он поставил за печкой тарелку с пшённой кашей. Кашу утром он обнаружил на своей голове, а расколотая тарелка лежала на столе.
По прошествии времени выяснилось, что каши домовой не принимал никакие, а из всех предложенных яств отдавал предпочтение сладостям, в основном сосательным конфетам «барбарискам», после потребления которых на пару дней затихал, но зато потом начинал бушевать с новой силой.
Шли недели, а народные методы не действовали. Домовой оказался ярым противником цивилизации, воинствующим мракобесом и категорически протестовал против пребывания кого бы то ни было в избушке.
Выходя из местной церкви, где поп, обдавая Рогожкина сивушным перегаром заломил за процедуру очищения квадратных метров цену в пять раз превышавшую стоимость самих метров, Рогожкина потянула за рукав бабушка и, поняв беду уже не молодого человека, дала дельный совет.
Тем же вечером, как стемнело, Рогожкин поставил у комода стопку самогона (вырученного у сердобольной старушки) и блюдце с малосольным корнишоном. Затем он трижды прочитал по бумажке малопонятное для него предложение, должное вызвать домового на переговоры, и стал ждать.
На удивление, минуты через две дверца комода заскрипела, открылась и из неё вышел Домовой. Лохматый, бородатый, и впрямь от горшка два вершка. Его густые брови круто вздёрнутые кончиками вверх, острый нос и выпученные круглые глаза делали его похожим на недовольного филина, которого оторвали от вечерней дрочки. Он пошевелил носом, опрокинул в себя стопку, поставил пустую на место. Откусил огурчик, смачно похрустел и исчез обратно в комод. Рогожкин стал было размышлять о последствиях, что принесёт сия трапеза: послабление или же усиление конфронтации, как заветная скрипучая дверь вновь распахнулась. Домовой, с узелком на палочке через плечо, понуро прошагал через комнату (громко стукая то ли пятками, то ли копытами) и колоритно выражаясь по матери, скрылся за порогом.
С тех пор Рогожкин спокойно зажил беспокойной деревенской жизнью, но это было то беспокойство, которое приносит удовлетворение деревенскому жителю, совсем недавно ещё считавшемуся горожанином. Дом обрёл более или менее опрятный вид. Был подведён водопровод. На огороде теперь росли овощи и даже принялись три яблоньки. А ещё Рогожкин взял кредит и устроил в своём сарайчике магазин. Поначалу всё шло вроде бы хорошо, но поскольку Рогожкин сам не пил, да ещё и не давал водку в долг, его убили, а магазин разграбили и сожгли, огород разорили, походя поломав молоденькие яблоньки.
А вскоре в избе Рогожкина соседи стали слышать храп и странное шебуршание на чердаке, к которым иногда добавлялся заунывный плач.
