— Ну что, Дик, — сказал Марвелл, глядя в ведомость: — Поздравляю, у тебя последняя заявка.
— Ну надо же…
— Сарказм тут не уместен. Тебе скостили пятнадцать заказов. Новый губернатор набирает себе очки, так что, осужденный Дик Паркет, доставишь посылку вот по этому адресу и, как говорится, на свободу с чистой совестью.
— Шутишь, Марв?
— Я тебе не Марв, а начальник отделения исправительной доставки! А ты осужденный-курьер! На, — он швырнул Дику бланк и целлофановый свёрток.
Дик взглянул на адрес:
— Вишнёвая улица, мисс Ванесса Бойл, — заглянул в свёрток, из свёртка выглянула красная гвоздика. Дик посмотрел на Марвелла: — Шутишь, Марв?
— Шутки кончились. Доставишь это до восемнадцати ноль-ноль. И помни, Дик, это твой пропуск на ту сторону решётки.
— Марв, это же старый центр, Вестминстер, я не пройду там. Меня же подстрелят через два квартала…
— Ну, ты вправе отказаться, — улыбнулся начальник отдела исправительной доставки.
— Ага, и мне накинут пятёру на урановые рудники.
Марвелл развёл руками, потом постукал по наручным часам.
Дик потёр обруч:
— Может, хоть ошейник снимешь?
— Теперь, похоже, ты решил пошутить? Возьмёшь «Эбби» и бронежилет у Рича. Иди. И ещё, Дик…
Дик обернулся в дверях.
— Я поставил на тебя.
— Я тронут, — ответил Дик, передал бланк конвоиру.
Тот завёл Дика в лифт и они стали спускаться на нижнюю стоянку.

— Давно тебя не видел, Дик, думал ты уже откинулся.
— Как «Эбби»?
— Старушка в порядке, подлатал, — Рич постукал по капоту зелёного «Шевроле» с надписью «Исправительная доставка».
— Как насчёт аптечки?
— Аптечка? Аптечка укомплектована, — многозначительно сказал Рич и кивнул.
— Спасибо, брат. Да сними ты с меня эту хрень!
— Положено, — конвоир вновь надел на Дика бронежилет, проверил сигнал ошейника.
— А что, это правда твой последний заказ? – с усмешкой спросил Рич.
— Точняк. Прокачусь до  Барли и обратно, а завтра буду в Ричмонде пить пиво и трахать Салли Джи.
— Э! Сцепление сожжёшь! – крикнул Рич, когда Дик резко набрал обороты.
Створы под противный писк открылись, Дик выехал на плац, вдоль жилого корпуса, мимо вышки, остановился перед главными воротами. Заглянул в аптечку, удовлетворённо хмыкнул:
— Рич, сукин ты сын. А эта Ванесса, наверное, горячая штучка, если ей шлют такой дорогой презент, — поглядел он на гвоздику.
Ворота медленно отъехали, «Эбби» не спеша выкатила на бетонную трассу.

— Беги, беги, беги…, — напевал песенку Дик, когда уже в пригороде две фуры, предпринявшие попытку взять его в «коробочку», покатились в кювет.
— Старо, как задница Минси, — справедливо заметил Дик, объезжая ленту с шипами на Уорф-лэйн.
— Ты серьёзно? – искренне удивился Дик и надавил на газ, когда полицейский на перекрёстке сделал ему знак остановиться.
На мосту Ламбет, откуда ни возьмись, появился арабский всадник на пегом коне. С непонятными возгласами он попытался изрубить «Эбби» кривой саблей. Дик пресёк этот акт вандализма, вырулив на встречную полосу. Конь взбрыкнул и круто встал, араб исчез под колёсами проходящего транспорта.
На левом берегу с крыш встретили вспышки снайперов, осыпая лобовое стекло кривыми червоточинами.
Из остановившегося школьного автобуса вылез солидный человек во фраке, присел на колено, водрузил на своё плечо  гранатомёт и стал деловито целиться в автомобиль Дика практически в упор. Толпа школьников кинулась в автобус, гранатомётчик был опрокинут, фрак помят, граната взмыла в воздух, продырявив баннер с рекламой мыла для шелушащейся кожи. Дик успел сдать назад и свернуть на Тафтон-стрит, поэтому повреждённый баннер придавил не его, а мотоциклиста, приготовившегося стрелять по колёсам.
Жёлтый бульдозер фирмы «Санни и сыновья» придавил «Эбби» к стене. Подскочивший мужик с криком ткнул в Дика вилами. Зубья погнулись о бронежилет и Дик отметил, что впервые от этой штуки оказалась какая-то польза. Он вылез через окно, перемахнул через ограду.  Навигатор на руке показывал три квартала влево по Ховик Плейс. Из проносящейся мимо машины длинная автоматная очередь прошла над головой Дика, аккурат по магазинной витрине. Охранник минимаркета назидательно погрозил пальцем и поворчал, что городские власти совершенно не следят за порядком. Вот и Вишнёвая улица. Вышедший из подъезда почтальон незамедлительно получил ногой между ног и с изумлением на лице ретировался в сторону салона продажи подержанных автомобилей.
Дик протиснулся в закрывающуюся дверь. Замок захлопнулся.
— Уф, сука, — выдохнул Дик.
— Вы к кому?
Дик обернулся. Консьержка, бабуля лет восьмидесяти, направила ствол дробовика прямо Дику в переносицу.
— Э-э, исправительная доставка, мэм. Для мисс Ванессы Бойл, — Дик осторожно показал клеймо курьера на ошейнике.
— Минуточку. Я уточню. Мисс Бойл? Вам доставка. Пропускаю. Идите, мистер. Третий этаж.
— Уфф, сука…, — Дик поднимался по ступеням. Лазерные целеуказатели рыскали сквозь окна в поисках его головы. 17:25. Нормально.
Он остановился перед обитой кожей дверью. Позвонил.
— Входите!
Дик отцепил от себя повисшего на нём негра (предварительно хлопнув его по ушам) и вошёл.

Всё. На территории клиента ему ничего не грозит.
— Мисс? Вот это сиськи….
— Что Вы сказали? – вышедшая навстречу малышка сняла наушники.
— Исправительная доставка, мисс Бойл. Прошу получить.
— А что это Вы такой грязный?
— Пробки, мисс, — подумав, ответил Дик.
— Интересно, от кого это? – Ванесса взяла свёрток: — А Вы пока выпейте что-нибудь. Ах, какая прелесть! – она достала гвоздику, затем начала изучать приложенную к ней карточку. Невозможные бровки нахмурились. Пухленькие губки плотно сжались. Огромные глазища сверкнули адовым огнём: — Роджер Мортон…, — по слогам прошипела фурия.
— Мисс, не хотелось бы быть назойливым, не могли бы Вы подтвердить получение?
— Ублюдок!
— Что?
— Мерзкая склизкая тварь!
— Я только выполняю свою работу, мисс…
— Этот Роджер Мортон! – маленький демонёнок ходил из угла в угол, извергая проклятия: — Вы выпили?
— Подтвердите получение, мисс.
Ванесса приблизилась к Дику вплотную, протянула ему к лицу стакан джина.
— Пей!
Отказать этому взгляду, в котором было видно бездну, не смог бы никто.
Дик опрокинул содержимое в себя, посмотрел на часы – 17:51.
Дамочка уничтожила свою порцию, пустой стакан погиб, разлетевшись вдребезги о стену. Вслед стакану вылетело несколько иносказательных фраз. Похоже, начиналась истерика. «Этого только не хватало», подумал Дик.
— Мисс! Подтвердите это чёртово получение!
— А? – вернулась в реальность Ванесса, поднялась на ноги, вздохнула: — Да-да.
Она вяло подошла к Дику, приложила свой пальчик к сенсору ведомости. Значок «доставка» сменился на «получено».
Дик замер в ожидании. Ничего не произошло. Ошейник по-прежнему активирован. Марв, старый хрен…
— Послушайте, как Вас там…
— Курьер Паркет, мисс, — грустно ответил Дик.
— Курьер Паркет, я даю вам заявку.
— А…, не. Не-не-не…
— То есть? Вы ведь из доставки?
— Да, мисс…
— Из исправительной доставки?
— Точняк…
— И Вы отказываетесь принять заказ?
— М-м-м…
— Вероятно, мне стоит позвонить Вашему начальству?
— М-м-м… не стоит, мисс, не стоит… (сука).
— Вот и чудненько. Доставьте это в Ноттинг- Хилл сэру Роджеру Мортону, мистер курьер.
Дик посмотрел в окно. За углом соседнего дома устраивался поудобней «Челленджер», смешно крутя башней и стволом пушки, примеряясь. Над крышами кружили несколько вертолётов.
— Удачи, курьер Паркет, — дамочка сунула Дику перевязанную бонбоньерку, в которой лежала гвоздика и текстовое пояснение с рекомендациями, как её необходимо употребить адресату.
Ванесса Бойл сладко поцеловала Дика в губы, открыла дверь:
— Иди.
Дик вышел. На площадке он скинул бронежилет, достал аптечку, из неё сигарету и зажигалку. Долго чиркал, пытаясь прикурить.
— Уходите, мистер? – спросила консьержка, спустив очки.
— Ага.
Бабулька нажала кнопку, дверь подъезда отворилась. Раздался ещё противный писк и щелчок электронного замка. Дик потрогал ошейник, снял его.
— Шутишь, Марв?
Запикал навигатор. Пришло сообщение, что всё имущество исправительной доставки Дику Паркету надлежит сдать в отделении почты в ячейку номер 33в, там же получить документы и индивидуальный код гражданина, и банковскую карточку с одной тысячей фунтов на счёте.
Дик перечитал ещё раз. Повертел ошейник, который он носил, не снимая два года, огляделся вокруг.
Танк лениво разворачивался, вертолёты взяли курс за реку, лучи лазерных прицелов погасли.
— Всё. Ну, ты и скотина, всё-таки, Марв.
Дик посмотрел на послание мисс Бойл.
— А пошла ты…, — трёхочковый бросок, бонбоньерка легла в мусорный бак.

Дик лежал на спине, Салли лежала рядом и ковырялась пальчиком в его пупке.
— Прости, киска, никак не могу забыть рожу того бульдозериста, который придавил меня у аббатства. Знаешь, за те два года, чего только не произошло. Однажды баба родила прям в машине. А как я доставил в паб «Корона» послание: «Челси» — козлы!». Как ноги оттуда унёс до сих пор не пойму.
— Ничего. Пройдёт время и всё забудется. Я рядом. Я помогу.
— Давай спать.
— Алё? Кого? Дик, тебя спрашивает какая-то Ванесса Бойл…
— …. (изощрённый английский мат)…
— А кто это?
— Это? Это Мери Поппинс, … (аналог русского «б…дь»).
Дик взял трубку:
— Слушаю.
— Надо выпить, мистер Паркет.
— Неплохая идея.
— Завтра. В семь часов. В «Короне».
— Вы уверены, что в этом есть необходимость?
— Жду.
Пошли гудки.
— Что-то случилось?
— Не. Насчёт работы. Осталось одно незаконченное дельце. Надо завтра в Лондон смотаться.
— Надолго?
— Не успеешь сказать: «Милки уэй».
— Милки уэй!
— Ну, может не так скоро…. Спи.

«Том, я прочёл первую главу. Начало, как всегда интригующе непонятно. Но что за Дик? Дик, гвоздика, дик. Нельзя ли нечто менее фаллическое? Патрик, или, к примеру, Роджер? И вообще, что это было?».

Выбрал этот фильм под теги детектив...
Обозву по своему: жизнь. Американская социяльная драма(что само по себе нонсенс).
Короче говоря мне понравился. Ну, Чарлис Терон это чудо (хоть и блондинка). Эта актриса с большой буквой. Если проследите её фильмографию, она никогда не стиснялась быть толстой (когда надо), худой, мускулистой, обаяшкой и прочее. Вызывает огромное уважение и в плохих фильмах не снимается. Поразительной отдачи актриса.
Только ради неё стоит посмотреть этот фильм. По сути простой и драматичный.
Будьте внимательны к тем, кто рядом)
А вообще удивительно, что эта история произошла не в Саратове, а в пригороде Нового Йорка. 

Оказывается и там люди живут.

https://w6.zona.plus/movies/talli-2018

Сил кричать и звать на помощь уже нет. Да это и бесполезно. От гнуса и комаров спасает грязь. Вымазался ей весь, как учил один ветеран одной войны. Лукошко с грибами? К чёрту! Лишний вес. Чёрт бы побрал все эти грибы. Какая-то мания. Из-за них я здесь. Грибы, грибы! Разсюсюкалась, устала она от города. Поедем, говорит, к маме, в лес сходим, по ягоды, по грибы… Сходили. И ни просвета, ни тропинки. Одни ёлки эти проклятые. Или кедры? Или ели? Всё. Часа через два стемнеет и… всё. Привал….
Артём рухнул на задницу. Тут же кто-то укусил. Муравейник! Надо же, нет, надо же, во всём лесу сесть и именно на муравейник. Пришлось отойти ещё метров на двадцать (иначе не отстанут). Поваленное дерево. Даже не хочу думать, кто его повалил. Всё. Съездили к «маме»… И грязь уже не помогает. Едят ли кошки мошек? Едят ли мошки кошек?
Артём закрыл глаза и вдруг услышал голоса.
Ну, вот. Галлюцинации. Началось. Нет же, он отчётливо различал прерывистый разговор. Позвать? Не стоит торопиться. Артём осторожно начал пробираться на звуки. Вскоре ему открылась поляна. Потёр глаза. Надавил на них, изображение раздвоилось и вновь обрело резкость, значит не мираж. Посреди поляны стояли три пенька. На пеньке справа сидел мужик (судя по всему охотник), слева сидел… медведь! Пенёк по центру между ними служил столом. Мужик и медведь играли в карты. Медведь сдавал, насвистывая «Раскинулось море широко».
— На-ка, — пошёл Охотник.
— Эть! – отбился Медведь.
— Ещё.
— Эть!
— В догонку.
— Нате вам, по усам.
— Бита.
— Битте шон, — Медведь взял себе карты.
— Ну. Ходи уже! – явно злился Охотник.
— Данке шон, пощупаем за вымя, эть.
— Беру.
— Ещё парочку. И на посошок, до кучи, — докинул Медведь на стол ещё три карты.
— Тэк-с, пики, значит, не любите? А ну-тис нате-с.
— Взял.
— И ещё пикиданс паровозиком, эть.
Таким образом, в руках охотника уже находилась половина колоды, которую он с трудом размещал, расправив веером.
— Бу-бу-бу, — бубнил Медведь, почёсывая бок, как бы соображая, чем же походить: — М-да. На, сразу четыре, чтоб не мучился. Бери.
— Э! – непонимающе заморгал Охотник: — Откуда у тебя король бубновый?
— Что?
— Ах ты, муфлон! – Охотник вскочил: — Мухлюешь, падла волосатая!
— Я Вас не понимаю.
— Лоха нашёл? – карты полетели в морду Медведю: — Сфинкс бацильный! Гондольер. А ну доставай, где прячешь?!
— Да я тебе…, — начал подниматься Медведь, угрожающе выставляя перед собой два пальца.
В руках Охотника появилось ружьё:
— Завалю!
Медведь опешил.
— Осади, мужик.
— Молись своей медвежьей богоматери!
— А! – Медведь закатил глаза, схватился за сердце и упал на бок. Между задних лап из-под хвоста у него торчал показавшийся кончик червового туза.
— Э, — окликнул Охотник: — Э, ты чего? Хорош. Знаю я эти твои штучки. Вставай. Э.
Охотник подошёл, потыкал Медведя стволом, попинал.
— Во блин. Этого мне ещё не хватало. Ноги делать надо.
Он быстро собрал разбросанную колоду и скрылся в зарослях.
Нос Медведя пошевелился принюхиваясь. Открылись глаза. Медведь встал:
— Уф, чуть не обосрался. Нервные все какие-то стали, — тут он ещё понюхал и обернулся в сторону Артёма: — А тебе чего?
Артём открыв рот молчал.
— Заблудился что ли?
Артём кивнул.
— В карты играешь?
Артём отрицательно помотал головой.
— Тебе в посёлок надо? Туды иди, — махнул лапой Медведь: — Туды. Каждые сто шагов чуть левее бери. Эй! Закурить нету? Ну, ладно.
Медведь ушёл.
Через час Артём выбрался к коттеджному посёлку.
— О! Ты где шлялся? Опять нажрался? – Валя с мамой пили чай. Мама цокнула языком и швыркнула из блюдца, мол, чего ещё ждать от зятька.
Артём молча пробрёл к кровати и, не раздеваясь, уснул.
Из рукава ободранной куртки на пол выпал бубновый король.

Паровоз.

— Ну, что на этот раз?
— Очень не хотелось, но я всё-таки вынуждена Вас обеспокоить снова. Мы писали изложение на тему: «Моё любимое стихотворение моего любимого поэта». Послушайте, что написал Ваш сын: «Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз».
— Угу.
— «А паровоз был без колёс».
— Угу.
— Вы понимаете? Это же классика! Это Александр Сергеевич! Ведь у него как: «Цыгане шумною толпою толкали дружно паровоз».
— Так. А у сына?
— «Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз».
— И? В чём претензии?
— У Александра Сергеевича: «Цыгане шумною толпою», Вы следите? «толкали дружно паровоз».
— Так.
— А у Пети: «Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз».
— Ну? Что, собственно, неверно?
— То есть…
— Постойте. Это какой Александр Сергеевич? Из аналитического отдела? Который думает, что шариковые ручки изобрели для ковыряния в носу?
— Простите?
— Что он рисует на заборах, я видел. А он ещё и стихи пишет?
— Вы о ком?
— Хорошо, я с ним поговорю.
— С Александром Сергеевичем?
— С сыном!
                                  

Остров.

Вот и закончились двенадцать дней в раю. Наступает пресыщение и необходимость возвращаться в реальность. Другую реальность с её правилами, социальными и морально-этическими придуманными нормами, бесчисленными табу, денежными знаками, вкусом помады, миазмами внутреннего сгорания, принуждением видеть то, что видеть не в силах и слушать то, что слышать невыносимо. Возвращаться в индивидуальную клетку. Прощай, мой необитаемый остров. Я покидаю Эдем.
Тело не принимает одежду. Трусы мешают, штаны сковывают, рубашка  инородным веществом висит как шершавый мешок, который хочется скинуть. Обувь – колодки каторжника. Скафандр. Но проходит несколько часов, и кожа вспоминает, перестаёт отторгать. Я такой же, каким был. Такой же, как все. Остался только синяк на плече, повторяющий линию твоих губ, и царапина на пояснице, но и они скоро исчезнут. Неумолимый процесс регенерации  уничтожит улики пребывания на острове. А время скрупулёзно и добросовестно сотрёт из памяти твой запах.
И всё-таки наше послание, запечатанное в бутылку, проглотила рыба-молот, и из её выпотрошенного брюха попало в руки отчаянного капитана.
Теперь меня опять ждут наблюдательные глаза, дальние странствия, кривые пути и прямые дороги, извилистые реки и бескрайние океаны, опоясанные ледяной стеной, и, возможно, даже вероятно, даже очень может быть, что я вновь пройдусь по пустынному песчаному берегу, а по утрам меня будет будить мороженая вишня в сахаре.

«Пруд с лилиями».

Сутулый в пенсне подвёл Элизабет к высокой двери.
— Что ж, протеже папаши Жардана – это лучшая рекомендация. Но готовы ли Вы встретиться с месье Гуго?
— Ради этого я здесь.
— Понимаю, — пенсне оглядело пакет в руках девушки: — Это, надо полагать, и есть Ваш «Пруд с лилиями»? Да, и месье Клод в своё время посетил этот дом. Однако, располагаете Вы суммой в пятьсот франков?
— Пятьсот франков?
— Именно таков символический взнос, необходимый для получения аудиенции у месье Гуго. Вас, судя по всему, не поставили в известность, именно это я делаю сейчас.
— Пятьсот франков… Да, но… Да, у меня есть пятьсот франков, — уверенно сказала Элизабет.
Пенсне повернуло ручку двери:
— Прошу, мадмуазель.
Элизабет вошла в просторный зал, где уже находились люди. Это, очевидно, и была та очередь, о которой ей говорили вначале. Мужчины и женщины разного возраста и сословий, каждый со своим полотном выстроились на красивом ковре перед огромным диваном. Элизабет сначала не поняла, что происходит, но по мере продвижения ей стало ясно. К лежащему на диване человеку в халате с красным лицом подходил впереди стоящий, клал на поднос деньги, затем снимал со своей картины обёртку и выставлял перед человеком. Тот смотрел на картину, брал одну из кисточек, стоящих тут же на полу, макал в одну из баночек с краской и наносил на картину мазок. Осчастливленный посетитель благодарил человека и стремительно удалялся из зала со своим произведением. Подходил следующий. Деньги на поднос. Мазок. Следующий. В одно мгновение Элизабет всё это действо показалось каким-то удивительным сном. Настолько всё выглядело нелепо. И этот мужчина на диване с синим носом и застрявшими крошками в усах, его стеклянный взгляд, его чавканье и недовольное ворчание. Подобострастные поклоны, возгласы восхищения, тех, в чьи картины он тыкал кистью, практически не глядя. Этот сюрреалистичный конвейер вскоре приблизил Элизабет к дивану, и она смогла рассмотреть того, кто на нём возлегал. Человек без лица, так бы она назвала этот персонаж. И если кто попросил бы её описать того, кого она видела, она пожала бы плечами и сказала: «Тапочки».
Пенсне, очутившись позади дивана, кивнуло на поднос и дало знак развернуть картину.
Элизабет, не отрывая взгляда от человека, положила всё, что у неё было на поднос:
— Вы? – дрожащим голосом с удивлением спросила она: — Вы великий Гуго?
— Мня-мня, — прочавкал человек и взялся за кисть, макнув её в зелёную краску, потянулся к «Пруду с лилиями», трясущемуся в руках Элизабет.
Элизабет одёрнула свою картину.
  — М-м-м. Чаю. Чаю! – капризно закричал Гуго.
Он опрокинулся на спину и скрестил пальцы на волосатой груди.
Элизабет выбежала из зала. Она долго плутала по тоннелям здания. Казавшаяся ранее прекрасной обстановка, теперь вызывала отвращение. Изображения на стенах не любили, а спаривались как животные; ангелочки на потолках гневно скалились, пуская ядовитые стрелы; паркет под ногами хрустел и трескался, словно раскалённая солнцем пустынная земля; статуэтки зло и похотливо пялились на неё.
Возникло бликующее во мраке пенсне, отворился выход. Яркий свет больно ударил прямо в лицо.
— Ах, — Элизабет бежала по ступенькам, через двор мимо ровно подстриженных кустов, через железные решётчатые ворота. Уже на тротуаре её окликнули:
— Мадмуазель, — пенсне медленно подошло, протянуло руку: — Возьмите Ваши деньги.
— Деньги? – не понимала Элизабет.
— Ведь великий Гуго не притронулся своей кистью к Вашей картине, — усмешка искривила лицо, бакенбарды неприятно поднялись: — Я полагаю, Вы узнали то, что хотели?
— Вполне.
— В таком случае, желаю Вам всего наилучшего, — пенсне зашло за ворота, затворило их за собой, обернулось: — И до скорых встреч, мадмуазель Элизабет.
Всё ещё потрясённая девушка шла по людной улице, свернула в сад, села на пустую скамейку.
«Непостижимо», думала она: «Что же должно было случиться, чтобы произошла подобная метаморфоза…». Тень заслонила свет, Элизабет подняла голову. Перед ней стоял Гаспар. В одной руке он сжимал шляпу, в другой дорожный сак. Они молча смотрели друг на друга.
— Еле нашёл тебя, — смущённо сказал Гаспар: — Вот, — протянул он саквояж: — Ты не взяла краски, и кисти… Я привёз.
Неожиданно Элизабет почувствовала наполнившую её радость. Гаспар вдруг стал для неё самым близким и дорогим на свете. Она бросилась к нему в объятия:
— Ах, Гаспар! Какой ты умница, что приехал!
— Да разве бы я позволил быть тебе совсем одной, да ещё в Париже…
— А знаешь, где я только что была? – весело спросила Элизабет, потом щёлкнула Гаспара по носу: — У великого Гуго! Ха-ха-ха-ха! У самого Гуго! Ты представляешь? Вот посмотри, — она показала ему «Пруд с лилиями»: — Он настолько был поражён, что даже хотел добавить последний недостающий штрих к моему шедевру, и знаешь что?
— Что? – опешил Гаспар.
— Я убежала!
— Элиз, поедем домой.
— Домой? Ну уж нет, хи-хи. Сейчас мы пойдём с тобой в самый лучший ресторан этого самого лучшего в мире города. Мы будем пить и есть, и танцевать. Ах, милый Гаспар, — Элизабет прижалась к нему: — Ты не представляешь, какие чувства я испытала сегодня. Мне так много хочется рассказать, но я не смогу. Это надо ощущать. А знаешь, я нарисую картину. Возьми меня под руку. Пошли. Я нарисую картину «Тапочки». Здорово, правда? Только представь: в центре великолепия такие старые засаленные рваные тапки, хи-хи. Ах!
— Что такое? – взволновался Гаспар, когда Элизабет внезапно остановилась.
— Только сейчас мне вдруг подумалось…. А откуда он знает моё имя?
— Кто?
Элизабет махнула рукой:
— А, не важно. Всё только начинается. Им уже никогда не затушить огонёк. Смотри какой чудный котик! Кись-кись-кись!
Но котик, которого все (почему-то) называли Жильбер, презрительно проигнорировал обращённый к нему зов и вальяжно проследовал в сторону булочной «Морис и Ко».
Молодые люди, обнявшись, шли навстречу будущему, а Гаспар мысленно подсчитывал, хватит ли ему пятнадцати франков и восьми су (ссуженных ему отцом Элизабет), чтобы расплатиться за обед.

                                                                                Посвящается товарищу Клоду Моне.

Папаша Жардан.

— Итак.
Элизабет вздрогнула.
— Вам непременно нужно видеть месье Гуго?
— Да. Хотелось бы.
Человек в пенсне крепко, но деликатно взял её под локоток и повёл к двери, из-за которой недавно вышли дама со своим сопровождающим.
— Вам назначено?
— Нет, — опустила голову Элизабет.
— У Вас есть рекомендации?
— Нет, — голова склонилась ещё ниже.
— В таком случае…
— Мне рассказал о нём папаша Жардан, — грустно сказала девушка.
Сутулый остановился.
— Так все называли его – папаша Жардан.
— Расскажите, — мягко и с явным интересом скорее даже не попросил, а ненавязчиво потребовало пенсне.
И Элизабет рассказала.

Прошлой осенью девушка стояла на мосту. Ветер порывами трепал её локоны. Наблюдая, как жёлтые листья дождём опадали вокруг, она вдруг подумала: «Листопад. И в самом деле листо пад. Падают листья — листопад, падает снег – снегопад, почему, когда падает вода,  говорят «дождь», а не «водопад»?». Такие мысли пришли в её голову. Она раскрыла свою большую папку и начала выбрасывать вслед листьям с деревьев, листы из своего альбома. Рисунок углём. Карандаш. Акварель. Гуашь. Масло. Глупая, она не знала, что маслом рисуют по материи, а не по бумаге. «Клён Тристан». «Скамейка дяди Луи». «Матильда умывается». «Папина трубка». «Роща радости». «Гаспар». Листы падали в мелкую речушку и медленно скрывались под мостом. «Свеча». «Матильда играет с клубком». «Сын молочника»….
— О, да сегодня никак благословенный день, клянусь честью! – раздался хриплый голос: — Обычно создатель шлёт мне с неба либо дождь, либо снег, а сегодня я получаю в подарок нечто более прекрасное, чем смог сотворить он сам!
— Кто здесь? – спросила девушка.
— А вот и ангел, который доставил столь чудесное послание.
Под мостом на коленях стоял старик, заросший сединой, в заплатанном плаще, растрёпанный, окутанный бесконечно длинным вязаным шарфом. Он вылавливал проплывавшие рисунки и бережно раскладывал рядом с собой, когда девушка спустилась к нему.
— Позвольте представиться, мадмуазель, — он поднялся с начинающим расплываться «Сыном молочника» в руках, отвесил грациозный поклон: — Гастон Антуан Готфруа граф де Версен.
— Граф? – удивилась девушка.
Старик улыбнулся:
— Мой ангел может называть меня просто Жардан.
— Папаша Жардан?
— В определённом смысле, да.
— Вы не граф, — теперь улыбнулась девушка.
— О, не спешите с выводами, мадмуазель! На мне дырявые ботинки и не шитый серебром сюртук, но в Вашей возможности исправить это недоразумение.
— Как же?
— Здесь, — старик стукнул «Сыном молочника» себя по голове: — Просто представьте. Вам это вполне под силу.
В то же мгновение перед девушкой стоял статный пожилой вельможа.
— Ну, вот, — хихикнул старик.
— Вы король! Король Лир! Я видела Вас летом на ярмарке, папаша Жардан. Вы – король Лир!
— «Шумите, ветры, свирепствуй, буря! Серные быстрые огни, предтечи разрушительных ударов! Лейте пламя на белую главу мою»! Хе-хе. Ну, это было в прошлой жизни. Однако чем я заслужил милость Господню, что эта «Спящая медуза» оказалась в моём королевстве? — он разглядывал мокрый рисунок.
— Это вовсе не медуза, — засмеялась девушка: — Это «Сын молочника».
— Ну-у? В самом деле? А вот эта мадам?
— Это моя кошка Матильда умывается лапкой.
— Надо же. Вы обратите внимание, какой эффект даёт гуашь после водных процедур! А акварелью попробуйте рисовать на более плотной бумаге, предварительно смочив её. Вы поразитесь, что можно творить этими красками.
— Правда?
— Безусловно. А это Вы писали маслом. Как интересно чередуются крупные и мелкие мазки с прорисовкой. Подобные эскапады любит старина Клод. Вам не довелось видеть его «Пруд с лилиями»?
— Нет…
— Пожалуй, лучшее, что он сделал на сегодняшний день. Послушайте, Вы просто обязаны нарисовать наш пруд с лилиями в парке Ружа! Вы были там?
— Да. Там очень красиво.
— Непременно маслом и непременно на холсте!
— Я… Я больше не пишу.
— М-м, — нахмурился старик, разглаживая лист: — Я полагаю для этого есть веская причина, иначе Вы просто совершаете преступление по отношению к человечеству.
— Вы смеётесь надо мной.
— Я никогда не страдал отсутствием чувства юмора, но сейчас, поверьте, мой ангел, не тот случай.
Они помолчали.
— А я сжёг свои работы, — нарушил тишину старик.
— Как! – вскрикнула девушка: — Вы…
— Да. Я совершил эту подлость. Я знаю, что такое сомнение, давление, кажущиеся непреодолимыми трудности. Брезгливый взгляд близкого существа, ухмылки друзей, шёпот за спиной. Я не справился с этой мелочью, с этой паутиной. Раз это никому не нужно, решил я, значит этого не должно быть. Но только я не учёл, что это нужно мне. И за это я понёс свою кару. Не повторяйте моей ошибки, не гасите огонёк в Вашей груди и в Ваших глазах. Не превращайте его в угли и золу, а раздуйте в большое пламя, которое будет согревать, и собирать вокруг себя всё живое и даже воскрешать, даже спустя годы и века. И ещё, мадмуазель, позволю Вам дать совет. Когда перед Вами встанет вопрос, на который Вы ответили, придя сюда в желании утопить свой свет, воплощённый на этой бумаге, прежде чем решить окончательно, посетите Гуго. Великого Гуго, как его называют, и весьма заслуженно, надо сказать. Вот когда вы напишете свой «Пруд с лилиями», отправляйтесь в Париж на улицу Сент-Оноре у сада Тюильри.
— Великий Гуго?
Старик кивнул:
— Величайший гений всех времён, поверьте… Хе-хе… Однако скоро начнётся дождь. Мне пора разводить костёр, а милому ангелу вернуться домой, чтобы не подхватить насморк.
— Да-да.
— Вы позволите оставить Ваши работы? Им будет уютно в моей галерее.
— Да, конечно. Спасибо, папаша Жардан! – кричала и махала ладошкой девушка, уже бежав по шуршащему ковру, придерживая шляпку, которую пытался сорвать, и поиграть с ней, ветер.
Через несколько дней девушка не нашла папашу Жардана ни под мостом, ни на рынке, ни в парке, где бы ни искала, чтобы показать ему свой «Пруд с лилиями» написанном ей маслом на настоящем холсте. Ей стало очень грустно, но она поняла, чтобы что-то решить, она должна встретиться с великим Гуго.
— Не пущу! – с придыханием сказала мать.
— Ни одного су ты от меня не получишь, — сухо сказал отец.
— Ты вернёшься, — с уверенной ухмылкой сказал Гаспар.
Девушка заложила в ломбарде Дюваля кулон с жемчугом, бабушкин подарок на шестнадцатилетие, и они отправилась на станцию. Она и её «Пруд с лилиями», завёрнутый в коричневую почтовую бумагу.

Фильм 2015-го года. Сразу оговорюсь, фильм российский, поэтому любители анимэ и порностудии Марвелл могут не отвлекаться от интимного.
Более того, режиссёр женщина, поэтому красивых актрис тут, как понимаете, вы не увидите. И непременный сопливо-оптимистичный конец. (Девочки всё ещё верят, что добро побеждает зло, а любовь разрушает любые чары). И правильно. Так оно и есть
Более странно, что фильм в категории комедия
Сюжет, конечно, рассказывать не стану.
Удивил Марьянов (вроде его последняя роль), очень тут похож на одного моего знакомого.
Порадовал назойливый и порой занудный саундтрек.
И при всём при этом я никак не мог понять, что же заставляет меня смотреть этот фильм до конца? Пока перед финальными титрами не появилась надпись (внимание!):
                                        ПОСВЯЩАЕТСЯ ТОВАРИЩУ СУХОВУ…
                                                                 
Вопросы есть? Вопросов нет.
Если отважитесь, то приятного просмотра

Пенсне.

— Я бы хотела видеть, иметь удовольствие видеть месье Гуго, — запинаясь, сказала Элизабет.
Брови человека удивлённо поднялись:
— В самом деле?
— Да, — робко ответила девушка.
— Хм, — брови сдвинулись, пенсне помутнело: — Странно. Как-то очень даже странно.
— Быть может, я ошиблась адресом?
— Это более чем вероятно, потому что именно здесь и обитает месье Гуго.
Пока Элизабет в растерянности хлопала своими пушистыми ресницами, отворилась боковая дверь, из которой выскочил курчавый кавалерийский офицер в мундире аквитанских драгун и обратился к пенсне:
— Чёрт знает что! – его пышные усы вздымались негодованием вместе с их обладателем: — Это же чёрт знает что!
— Барон, здесь дама.
— О! Пардон, мадмуазель, я не заметил, что Вы тут. Нижайше прошу меня извинить. Если Вас не устраивают извинения, готов дать удовлетворение в любой форме и в любое время, угодное для Вас! Нет, ну Вы представляете! – вновь вернулся он к пенсне: — Этот…, этот…, — офицер покосился на Элизабет: — Этот нехороший…
— Ипполит, надо полагать?
— Да! Этот нехороший Ипполит! Четыре туза к ряду! Это ни в какие сапоги не лезет! Да моя лошадь соображает в баркалле лучше, чем этот…, с позволения сказать, Ипполит. Вот ведь и в самом деле всем Ипполитам Ипполит! Ну, я ему задам перца! А Вас, сударыня, жду в условленном месте ровно в полночь! Честь имею! – барон скрылся за дверью.
— М-да, — сутулый человек в чёрном повернулся к Элизабет: — Простите, нас бесцеремонно прервали, Вы, кажется, что-то интересное говорили о сладостях? Да, десерт – наиважнейший предмет хорошего ужина. Трюфеля в кремовом рулете с вишней, политые шоколадом и усыпанные крошкой грецкого ореха. Мне доподлинно известно, что Его Величество Франциск Второй приказал отрезать язык мэтру, автору этого изумительного блюда, чтобы он не мог его разболтать, и отрезать пальцы, чтобы он не смог его написать, но поскольку изобретатель шедевра после предпринятых мер утерял способность воспроизводить что-либо, даже яичницу,  увы рецепт утерян навсегда. Вы полагаете это логично? Или скорее закономерно?
Элизабет смутилась совсем и совершенно не знала, что ответить. Пенсне пристально изучало мимикрию её раскрасневшегося личика. После долгой паузы чёрный человек выставил большой палец:
— Раз.
Указательный:
— Два.
Безымянный:
— Три.
Повернулся к центральной двери, которая тут же распахнулась и из неё выпорхнула полная дама разразившаяся рыданиями, за дамой шёл мужчина с измученным лицом, который с большим усилием тащил огромный прямоугольник, запахнутый тряпкой.
— Ах-ха-хах.., — рыдала дама, утираясь платком.
— Эмили, дорогая, — увещевал мужчина, стараясь придать голосу ободряющие утешительные нотки: — Право же, друг мой.
— Нет-нет-нет! Это невозможно! Невыносимо! Ах-ха-хах…
Мужчина воспользовался паузой, поставил ношу на пол, протёр взмокший лоб:
— Стоит ли так реагировать? Я тебе всегда говорил…
— Это невозможно прекрасно! И невыносимо восхитительно! Ах-ха-хах, — тут дама громко высморкалась и вдруг обратилась к Элизабет:
— А Вы как считаете?
Элизабет поняла, что нужно непременно что-то сказать, но не успела. Дама увидела свёрток в её руках, слёзы мгновенно высохли, глаза гневно сверкнули и она скомандовала:
— Филипп, за мной!
Мужчина с трудом поднял прямоугольник, поспешил за ускорившей шаг дамой. Элизабет с изумлением проводила эту странную пару взглядом, а когда хотела спросить, кто это, обнаружила, что вновь осталась в коридоре одна.

Элизабет.

«Да, именно здесь и должен жить и творить настоящий гений», думала Элизабет, «С чего эти банальные представления о подвалах, чердаках, нищете, дырявых носках, постоянном голоде и пьянстве таланта и его непризнании современниками? Глядя на этот мраморный пол, устланный коврами, стены, украшенные с редким узором обоями, гобеленами, изображениями предающихся первородной божественной радости людей, красивые светильники и завитки под потолками с целующимися ангелочками, с явным вкусом выбранный интерьер, всевозможные безделушки, привезённые с разных концов света, глядя на всё это возможно ли усомниться, что именно здесь живёт великий Гуго. Гуго, к которому обращались за советом, и возможно, нет, не возможно, а именно благодаря этому совету они и стали знаменитыми художниками». Сердце юной Элизабет забилось быстрее. Она испытала вдруг и жуткое волнение, и дарующее наслаждение сомнение. Она прижала к своей груди то, что она принесла с собой. «Ах! А вдруг это оскорбит великого Гуго? Достойна ли я и моя работа внимания и тем более времени этого эпохального человека? А если он откажет? Смогу ли я пережить эту трагедию? Ещё не поздно уйти. Броситься к двери, выскочить на людную улицу. На вокзал. Домой. Домой! Домой? Раздавленной? Пристыженной? Смирившейся? Побеждённой? Побеждённой, даже не вступив в битву? Ну, нет! Папá и мамá, тётушки и дядюшки, сестрицы и кузены, и ты, Гаспар! Ты больше всех ждёшь, что я вернусь к тебе побитой скулящей собачонкой. Нет уж!». Она решительно подняла подбородок, крепче прижала к себе свою картину, обёрнутую коричневой почтовой бумагой, пошла по бархатной дорожке к двери в конце коридора.
Откуда-то справа появился высокий худой сутулый человек в чёрном, с седыми бакенбардами, его пенсне неприветливо и страшно мерцало:
— Куда? – спросил он.
— К… К… мусь… месь… месье Гуго, — от неожиданности замешкала Элизабет.
— В очередь! – крикнул человек, длинный указательный палец указал через плечо девушки.
Элизабет обернулась и никакой очереди, а вернее сказать никого не обнаружила. Коридор был пуст. Она хотела уточнить громкую рекомендацию, но ещё раз обернувшись, увидела, что сутулый исчез.
— Слушаю Вас, мадмуазель, — вежливо и отчётливо раздалось слева: — Приятная прогулка для погоды, не правда ли? – теперь, сложив худые ладони в замок, сутулый улыбался, стёкла пенсне сверкали весьма дружелюбно.
— Погода?
— Весьма любезно, что Вы не прихватили с собой зонт, и даже весьма разумно. Любезно, потому что нет необходимости искать место, куда бы можно было его определить и разумно, потому что Вам не придётся чувствовать себя неловко. Однако Вас привели в этот дом не только разговоры о погоде и зонтах, предметах в которых Вы, без всякого сомнения, разбираетесь. Итак, я весь во внимании…
Пенсне перелилось благожелательной радугой.

                                                                                                               Мой партнёр подряд играет мизера,
                                                                                                               а у меня гора три тысячи двести…

— И что же мы будем делать?
— Снимать штаны и бегать…
— Хм, нет. Бегать не будем, а пойдём. Ко мне, тут рядом.
— И бутылочку, конечно, возьмём?
— Можно и бутылочку.
— И что? Я буду смотреть, как ты пьёшь водку и слушать твои полоумные истории, а потом, когда водка кончится, ты будешь пытаться стянуть с меня трусы и сунуть в меня свой вялый стручок на обоссанном диване?
— Люся…
— Нет уж, спасибо за столь соблазнительное предложение, глубокоуважаемый Роман, но подобная перспектива на этот воскресный вечер меня совсем не привлекает.
— Люся, откуда такие абсурдные, утопические предположения? Неужели… Тихо! Шульман идёт! Здравствуйте, Самуил Иосифович.
— А-а, здгавствуйте, здгавствуйте. Ч то это вы тут? На двох сообгажаете? А тгетий вам не нужен? А то я понимаю.
— Да мы вот с Люсей собираемся…
— Шишачок помочить? Тгали-вали на диване? А посмотгите, какую пгелесть я пгиобгёл. Всего за два губля восемь копеек. Чудо-тгусиля! Носите веселя! С тгудом в погтфельчике уместились. Ну, я побежал, побежал, а вы дегзайте, молодые люди, дегзайте, суки вы сганые…
— Слава богу, ушёл.
— Что-то я не понял, о чём он?
— Шульман же.
— Так, и что же мы будем делать?

Через два часа пьяный Рома пытался залезть на скучающую Люсю и последнее, что он почувствовал – тёплая лужа, плавно растекающаяся под ним.